В твоих глазах - Амабиле Джусти

состояния. Знаю, она без ума от этой дурацкой коллекции. Это её маленький мир лебедей, просто лебедей, просто грациозных белых созданий, которые заставляют думать об ангелах. Она отвлекается, рассказывает мне о своих новых покупках и робко признаётся, что подумывает расширить коллекцию до альбатросов. Что я думаю по этому поводу?

Конечно, я не говорю ей, что думаю на самом деле. А говорю, как это хорошо: если лебеди внезапно закончатся, то лучше иметь другую цель.

— По той же причине я хочу узнать номер Маркуса. Я многого добилась, я готова и к этому. Как готова поговорить и с Пенни, пожелать ей всего хорошего, детей и… — Я вдруг ощущаю спазм тошноты. — … У них есть дети? — Я снова сбрасываю маску. С трудом считаю до двадцати семи и сдаюсь. — Нет, невозможно. Слишком мало времени. Однако… эта, случайно, не беременна?

— Под эта подразумеваешь Пенни, дорогая?

Мысль о том, что она может ждать ребёнка от Маркуса, убивает меня. Я даже не задумывалась о такой возможности, она возникла сейчас, в мгновение ока, среди лебедей, альбатросов и жалобного голоса Энни. Представляя эту картинку, я чувствую себя ещё более одинокой и лишней. Плюхаюсь на диван, съёжившись, как подушка из убитых перьев. Я не плачу, нет, не плачу, но держу руки перед лицом — жёсткие, холодные.

Энни подходит ко мне и с любовью сжимает мою ладонь.

— Нет, малышка, — успокаивает она, и я понимаю, что причиняю ей боль пропорционально той нежности, которую она проявляет ко мне. — Ничего подобного. Но они любят друг друга, им хорошо вместе, и… ты сможешь это вынести?

Я не отвечаю, у меня такое чувство, будто я сделана из лепестков, облепленных слизью паука.

— Скоро придёт Монти, и мы вернёмся к разговору об этом. А пока, почему бы тебе не остановиться у нас на ужин? И может, поспать? У тебя завтра есть занятия?

— Нет, — бормочу я, хотя это неправда. Но мне нужно остаться, попытаться прийти в себя и получить этот чёртов номер телефона. Мне нужно услышать его голос, я скучаю по нему, я скучаю по нему, я ужасно по нему скучаю.

* * *

Когда тебе весь вечер читают лекцию о том, что ты не готова к тому-то и тому-то, приходится изворачиваться и делать глупость, чтобы добиться своего. Поэтому посреди ночи, пока остальные спят, я пробираюсь в кабинет Монти и роюсь в его записной книжке. Я прожила в этом доме почти два года и знаю, где они всё хранят, как знаю, что Монти записывает номера и адреса в старомодную записную книжку.

Используя фонарик на телефоне, я пролистываю её в полной тишине. Монтгомери Малкович — методичный парень, без всяких художественных изысков. Некто по имени Маркус Дрейк будет записан под буквой М, если он друг, и под буквой Д, если у Монти с ним более официальные отношения.

Нужный номер нахожу под буквой М. Рядом с именем в скобках написано «Пенни». И сразу после «Вермонт». Никакого адреса, только домашний номер.

Они в Вермонте. Что они там делают?

Копирую номер и пытаюсь вернуть всё как было, но у меня такое чувство, что я напутала. В конце концов, какая разница, если Монти поймёт, мне всё равно.

Когда запираюсь в своей комнате, я смотрю на эти цифры, как на секретный код. Не могу дождаться утра, чтобы позвонить ему.

Но кто знает, может быть, я могу попробовать сделать это сейчас.

В полутьме комнаты я набираю номер. Сердце бьётся и стучит, и кажется, что оно сделано из магмы. После нескольких гудков мне отвечают:

— Алло?

Пенни. Без сомнения, это она. Я прерываю звонок со вздохом, будто меня ударило током. Смотрю на дисплей, кусаю губу, ощущая удушье. Как бунтующий подросток, украдкой закуриваю сигарету у окна.

Наконец, я вставляю наушники и позволяю музыке вторгнуться в меня. Выставленная на максимум громкость штурмует каждую клеточку, заполняет мельчайшие пространства, душит мои страхи и вопросы. Несмотря на этот грохот, более того, именно благодаря ему, я, как правило, засыпаю. А пока медленно погружаюсь в сон, не знаю, благодаря какой странной игре разума, я вспоминаю своего зеленоглазого профессора. Воспоминание о его хриплом голосе, поющем в полумраке Dirty Rhymes, замедляет ритм моего запыхавшегося дыхания, ослабляет напряжение в мышцах, и у меня пропадает желание плакать.

* * *

На следующее утро, пока поезд везёт меня обратно в Амхерст, я снова набираю этот проклятый номер. Я чувствую себя менее взволнованной и более оптимистичной, чем вчера. Возможно, мне просто нужно было выспаться, ведь недосыпание сделало из меня параноика и усилило стервозность. Я крепко спала, закутавшись в звуки, как в кашемировый спальный мешок.

— Алло?

И снова голос Пенни пугает меня с такой силой, что я едва не вскрикиваю. Наступит ли момент, когда эта покинет дом? Поговорю ли я с ней? Спрошу ли о нём? Что, если она пошлёт меня в ад?

За полминуты я думаю о стольких вещах, а потом делаю только одну. Я снова прерываю звонок.

Сердце замирает в горле. Я смотрю на мобильный, как на обезглавленную птицу.

К счастью, вчера вечером я перевела свой номер в анонимный режим. Только через несколько минут я снова начинаю дышать в нормальном ритме, сердце перестаёт колотить по всем частям тела, шум поезда снова преобладает над грохотом крови.

Я не могу так больше, я граничу с безумием. Мне нужно успокоиться. Я должна сбросить плохие эмоции последних двух дней.

Есть место, куда я отправляюсь, когда сильно нервничаю. Как только ко мне подкрадывается паника, я сажусь в автобус и еду к дому Эмили Дикинсон. Я всегда ношу с собой книгу её стихов. Грубые, колючие, одинокие, эксцентричные стихи составляют мне компанию больше, чем человек из плоти и крови. Они — пропуск в страну красоты, когда тёмное зло делает мир мрачным.

* * *

Намерение было расслабиться, но присутствие профессора делает всё более бурным, чем я надеялась. Я не знаю, что он здесь делает и что ему от меня нужно, знаю только, что он меня будоражит. Когда он показывает браслет, мне необходимо проявить осторожность, чтобы не упасть со скамейки вместе с сигаретой и книгой.

Интересно, обретение браслета является знаком судьбы, как мне казалось, когда я его потеряла?

Ах да, забыла, судьбы не существует.

* * *

Во время посещения усадьбы я смотрю на вещи Эмили, на её пространство, окно, кровать, зелень, которая её окружала, и чувствую себя маленькой. Всю дорогу,