Котенок Шмыг, авария и полный мандарин! - Яна Лари

Лада моргает, немного растерянно. На секунду мне кажется, что уголки её губ приподнялись, но она быстро прячет улыбку, отступая на шаг.

— Искушать? — произносит она с лёгким недоумением. — О чём ты?

О том, что ты не идёшь у меня из головы. И когда мы не вместе, мир вокруг тускнеет, ощущения теряют интенсивность.

Даже чай без тебя — просто чай, кипяток и заварка.

А с тобой — это момент, который хочется растянуть на вечность.

Мы его пили с тобой один-единственный раз, когда вернулись с ёлкой. А картинка до сих пор стоит перед глазами.

То, как смотрю на чашку пуэра в твоих руках, а всё, о чём могу думать, — это как ты подносишь её к губам, скрывая неловкость за завесой ресниц, словно глоток в моём присутствии — нечто интимное.

И, знаешь, он действительно становится таким.

Я потом пробовал ощутить то же самое, но... нет. Без тебя это просто пуэр. А с тобой — путешествие за горизонт привычного.

Вот что я собираюсь ей ответить.

Но в этот момент между нами резко вклинивается Антон. Его ураганная энергетика смешивает и раскидывает в стороны мои мысли.

Пёс он и никак иначе! Такой момент запороть...

— Ну ты красавчик, Марат! — Брат добродушно хлопает меня по плечу. — Видел бы ты лицо твоей бывшей. Алиска позеленела, как жаба! Гениальный ход с женитьбой! Не верится, что без меня придумал.

— Антон, захлопнись, — тяжело вздыхаю. Никогда ещё желание его прибить не было таким невыносимым.

— А что? Поделом ей, — скалится этот смертник, закидывая руку Ладе на плечи. — Ты тоже крутая. Спасибо, что помогаешь.

Я не успеваю ответить, потому что на сцене объявляют начало аукциона. А Лада по-свойски пихает Антона локтем в бок и что-то весело нашёптывает на ухо.

— Больше двух говорят вслух! — Грубо сбрасываю его клешню со своей спутницы.

Как он дожил вообще до своих лет без переломов?

— А ты точно не злопамятный? — за улыбкой Лады чудится такое разочарование, что прежние претензии даже не цветочки, так… бутоны!

— Вы меня, что ли, обсуждаете? — В недоумении дёргаю бровью.

При мне? Совсем оборзели!

— Нет, твой шедевр, — заливисто смеётся Лада, словно секундная обида мне почудилась.

В зале свет приглушён, проектор крупным планом выводит на экран мой рисунок, остальное угадывается только в общих чертах. Видимо, действительно показалось.

— Н-да… — откашливается Антон, скрывая смех. — Ну ты не раскисай, брат. И у этого свои покупатели найдутся. Искусство — дело тонкое.

— Феноменально, — раздаётся рядом чей-то потрясённый голос.

Боже, только не он.

Борис Мазилкин — модный художественный критик, чьи высеры угробили не одну карьеру.

— Да что вы? — язвлю, не удержавшись. — Кот под ковром. Что здесь феноменального?

— Сразу видно профан, — снисходительно косит он на меня глазом. — Искусство, это вам не халдеев строить! Здесь надо тонко чувствовать прекрасное.

— И что вы чувствуете? — Скептично смотрю на лот.

Халтура редкостная. Даже сам Честер лучше бы себя нарисовал. Хвостом и левой пяткой.

— Я вижу символизм, разобщённость современного мира, где каждый пытается спрятаться, укрыться под своим «ковром» безразличия. Этот невидимый глазу кот безусловно, отражает борьбу личности с внешними обстоятельствами. Как можно не понять элементарного?

Как можно удержаться от фейспалма?

Подхожу ближе, изображая заинтересованность.

— Вы уверены, что художник хотел передать именно это? Я всё-таки настаиваю, что он просто наляпал на холст разных красок.

— Абсолютно уверен! — роняет Мазилкин, не сводя горящих глаз с картины. — Здесь всё: одиночество, протест, уязвимость! А эти отпечатки лап? Наглядный символ детства, наивности, утраченного рая! Я бы сказал, что этот лот единственный имеет ценность.

Мазилкин взволнованно поднимает руку и выкрикивает сумму на сотню тысяч выше стартовой. Цепная реакция следует сразу же: цифры растут, переваливают за пол-ляма, здравый смысл вытесняется ажиотажем.

Я кашляю в кулак, пытаясь сдержать смех.

— Думаю, автор может быть удивлён вашим мнением.

— Вы с ним знакомы? Мне бы очень хотелось задать ему пару вопросов! Это потрясающе, когда искусство находит своего ценителя.

— Ну, можно сказать, что вам повезло. — С ухмылкой кладу руку ему на плечо. — Вы обратились по адресу.

Бедолага моргает, пытаясь сообразить.

— Вы?! — кряхтит он тоном, как будто хотел сказать совершенно другое. Например, «Чур меня!».

— Такая история забавная вышла с этим рисунком. Я случайно попал на мастер-класс к моей невесте. А руки у меня растут из... — запинаюсь, покосившись на браслет. — В общем, я слишком ленив, чтобы стараться и тем более вкладывать смысл.

Вытянутая рожа Мазилкина дорогого стоит. Заднюю давать уже не комильфо. Не станет же он расписываться в своей некомпетентности.

— Э… ну… да… Ничего удивительного! Настоящий гений порой творит интуитивно. Именно поэтому ваша работа так цепляет. — Прикладывает руку к сердцу, этот напыщенный индюк, делая вид, что всё пучком. — Позвольте откланяться, мне нужно… выпить.

— Конечно, конечно. — Провожаю его взглядом.

— Главное — закусывать не забывайте! — о, а вот и пять копеек от брата, не запылились.

— Теперь ты. — Грубо беру Антона под локоть. Настроение как раз такое, кого-нибудь четвертовать. — Тебе как, язык жить не мешает?

— Вроде нет.

— Марат, здесь люди! — заступается за него Лада. Защитница всех сирых и убогих.

— Хорошо, — сдаюсь. — Пойдём туда, где их нет.

Веду Антона на второй этаж. Выжидать, придумывать какие-то хитроумные планы — не про меня. Нас воспитал один отец, но он родной только Антону, мой свалил. Так что ген хитрости наследовать мне тупо было неоткуда.

Ничего мы с Ладой так и не придумали, зря только оттягивал. Кто, если не старший брат, напомнит этому ослу про совесть?

Где-то на середине лестницы он сопоставляет, что к чему, и начинает бессовестно искать себе любимому лазейку.

— Марат, через полчаса Новый год. Не будем начинать его со скандалов.

— Не переживай. — Толкаю его вперёд. — Мы уложимся в старом.

— Тебе нужно быть в зале.

— Аукцион и без меня проведут.

— Прихвати тогда с собой вискарь хотя бы.

— Обойдёмся и без анальгетиков.

— Стой. Ты слышишь?

— Перестань! — Ускоряюсь, устав от его уловок.

— Из гримёрки, — не унимается брат. — Храп!

Как будто в подтверждение его слов в коридоре раздаётся громкое, звучное «Хр-р-рак!». Мы втроём озадаченно переглядываемся.

— Да ну ты что, — уговариваю сам не знаю кого. Наверно, всё же в большей степени себя. — Этого не может быть. Я ему столько отслюнявил, что...

Но Лада уже распахивает дверь, вопреки табличке «не входить».

Зрелище не оставляет сомнений: Шторм в отключке. Тело, полулежащее на диване с бутылкой, элементарно не способно двух слов между собой связать, не то что выступить.