Измена. Плата по счетам - Ирина Манаева

— Ладно, — внезапно соглашается Владимир, словно чувствует червяка у меня на душе. — Уговорили. Но только если зайдёте на чай. Я как раз пирог испёк.

— Господи, — поднимает глаза к небу Лера, хлопая себя по груди. — Он ещё и готовит.

Сидим на кухне у Владимира, пока он достаёт банки с чаем и сушёными травами, выбирая что-то подходящее. А Лера шепчет одними губами, выставляя большой палец вверх.

— Вот такой мужик.

Не знаю, чего она заладила, словно мы сюда пришли не благодарности выписывать, а свататься, но меня это отчасти раздражает.

— Чебрец пьём? — интересуется хозяин.

— Да мы всё пьём, Вов. И красное, и белое, — она растягивает такую странную улыбку, что я понимаю: да Лерка с ним флиртует. Прямо на моих глазах при живом муже. Прячу улыбку в ладонь, отворачиваясь к стене, и рассматриваю ходики. Давно таких не видела.

— Нравятся? — вырывает из задумчивости Владимир.

— Часы? Да. У бабушки похожие были.

И такая, казалось бы, незначительная деталь рождает в душе тёплое щемящее чувство.

— Мне тоже от бабушки достались. Вот сюда притащил, уют наводить.

В доме чисто. По крайней мере там, куда достают мои глаза. Учитывая, что Владимир не ждал нас, можно судить о том, как вообще живёт человек без гостей.

— Не судите строго, — выставляет он пирог на стол, от которого тут же добирается до ноздрей ароматный яблочный дух, — я не пекарь.

— Да чтоб мне так жить, — не выдерживает Лера, первой вытаскивая кусок, и отправляет на пробу в рот, тут же принимаясь мычать.

— Вовка, — говорит, дожевав первую порцию. — Тебе жена не нужна?

И тут же, словно предчувствуя, что она слишком разболталась, звонит Лёшка.

— Жучки у тебя по дому тут что ли, — бегло оглядывается Лера, отвечая на звонок. — Кто? — переспрашивает, когда ей что-то говорит собеседник. И лицо такое изумлённо-злое. — Так, — поднимается из-за стола, облизывая каждый из пальцев. — Гони её к чёртовой матери, ясно?! — выдаёт распоряжения, а я даже не представляю, что произошло.

Она делает несколько шагов в сторону выхода, а потом оборачивается к нам.

— Там у меня курица из загона убежала, тупая-я-я-я, — растягивает букву, — поймать надо. Сейчас вернусь. Вы тут пока чаёвничайте, поболтайте о жизни, а я мигом. Туда и сюда. Лёша, — опять обращается к своему мужу, уходя всё дальше. И последнее, что слышу. — Вилы мне достань.

Глава 31

Сижу на чужой кухне, куда меня перенес хозяин, потому что коляска не входила в узкие старые проёмы, и осознаю, что у Леры нет хозяйства.

— У неё же нет…

— Кур? — уточняет Владимир, который тоже всё прекрасно понял. — Может, на днях завела? — предполагает, а у меня нехорошее предчувствие.

Хочется похвалить пирог и быстрее сбежать, но понимаю, что даже не попробовала. Неправильно это. Отламываю кусочек маленькой ложкой и отправляю в рот. Это действительно вкусно, не зря подруга мычала.

— Чудесный пирог, — хвалю пекаря, и кажется, что слышу какие-то крики. Судя по тому, как повернул голову в сторону окна Владимир, различаю их не только я. Неловко просить, но всё же ему придётся переместить меня рано или поздно. — Можешь вернуть меня в кресло?

Он осторожен и заботлив, и я, обхватив его шею руками, испытываю неловкость, стараясь смотреть куда угодно, только не на него.

Когда оказываемся на улице, слышу своё имя. Кричит Ульяна, которая поняла, что не добьётся от меня ничего по телефону, а потому решила брать измором. Скорее всего, адрес узнала у Ростовцева и осаждает крепость Леры. Не хватало мне ещё того, чтобы вся улица была в курсе моих проблем. Подруга пытается гнать сестру поганой метлой, а та хватается за призрачный шанс спастись.

Лера первая замечает меня и машет руками, отгоняя. И в её взгляде уверенность, что она выстоит, нужда меня оберегать и желание съездить по роже моей родственнице. Но Ульяна тоже поворачивает голову и тут же бежит ко мне. А я вижу, как из окон смотрят незнакомые лица. Санта-Барбара с доставкой на дом.

— Инга, — оказывается около меня Ульяна. — Я всё сделаю, что ты хочешь. Я расскажу на суде, как Руслан поил тебя снотворным, чтобы ты нам не мешала. Расскажу, что он изменял. Мы оставим его без гроша в кармане, посадим в тюрьму, только ради бога помоги.

Вот оно — благородство. Еще вчера они миловались, он обещал ей золотые горы и мою компанию, а теперь, когда карты открыты и Ростовцев явно в проигрыше, Ульяна ищет защиты у сильной стороны. Ну такая где хочешь выживет, это не я со своей верблюжьей гордостью.

К нам подходит Лера.

— Я полицию вызвала, — трясёт телефоном в руке. — Сейчас тебя на пятнадцать суток загребут, сучка.

— За что? — качает права Ульяна, но видно, что ей неприятен разговор. — Я к сестре приехала, ничего не делала.

— Лер, — качаю головой. Ясно одно: Ульяна мне жизни не даст, пока не добьётся своего. Помню ещё в детстве её изморы касательно моей одежды, что приходилось принять поражение и дать на время платье. Не помню, кажется, она его так и не отдала. Время стёрло подробности. А ощущение негатива оставило.

Она реально станет меня преследовать, пока я не помогу. Гордость требует послать её на хрен, а разум говорит решить проблему в последний раз хотя бы потому, что мне жалко мать.

— Можно у тебя поговорить? — интересуюсь у Леры, и у неё на лоб глаза лезут.

— Нет, Инга! Ну ты серьёзно?

— Пожалуйста, — прошу, и подруга материт меня мысленно на чём свет стоит, это ясно из её выражения лица, а потом провожает нас в беседку.

— У тебя десять минут, — сразу обозначаю границы. — Мы говорим только о твоей проблеме с Кадиром, больше ничего не обсуждаем. Я помогаю тебе, если могу, а затем ты исчезаешь из моей жизни и больше не появляешься.

— И куда я пойду?

— На хрен, Уль, на хрен. Ты, как выяснилось, в последнее время туда и ходила. Только какого-то чёрта спала с моим мужем, а спасать тебя должна я. Неужели Ростовцев не может напрячься в этом деле?

— Из вас двоих яйца оказались у тебя, — фыркает она. — Как только он узнал про Кадира, сразу сказал, что не полезет в это дело.

— А зря. Рыцарь должен спасти свою принцессу от дракона.

— Да какая я принцесса, Инга, — качает головой Ульяна, и выражение лица у неё такое, что сейчас же надо пожалеть. И я велась раньше, только теперь сняла очки жалости.

— Три минуты, — отсчитываю её время.

— В общем,