Прекрасная Охотница - Ольга Лебедева

— Вы сказали — приговор? — озадаченно спросил он.

— Приговор, — твердо повторила Катерина. — Я вынесла его самолично, и я имею на то право.

— Очень интересно, — сухо кивнула Арбенина. — Вот что, моя дорогая. А не подать ли нам сюда кофею?

И Мамаева, и Фролов с удивлением воззрились на нее.

— Да-да, — подтвердила Прекрасная Охотница. — И поскольку время вечернее, я предпочитаю двойные сливки.

Ошеломленная хозяйка не сразу нашла колокольчик, чтобы вызвать лакея. А Фролов наконец-то последовал примеру дам и тоже присел на кушетку.

— Вы, должно быть, удивлены моим странным, а точнее, ужасным решением.

Глаза Мамаевой были устремлены в одну точку, точно в ней она видела сейчас некий отправной пункт в своей печальной истории.

— Вам, верно, знакомо имя Антона Березовского? В газетах о нем писали.

Фролов кивнул. Вот уже дважды за вечер он слышал это имя. А еще вчера ему не было никакого дела до польского террориста.

— У Антона есть брат. Двоюродный. Ольгерд.

Это имя она произнесла с тою нежностью и бережностью, что Фролов понял — так говорят лишь о любимых.

— В Ольгерде — вся моя жизнь, — призналась Катерина. После чего некоторое время молчала.

— К несчастью, он принял некоторое участие в известных событиях польского восстания 1863 года. Поляк не может стоять в стороне, когда решаются судьбы его родины. Он был схвачен и приговорен к двадцати годам каторги. Теперь он в Акатуе, и жизнь там коротка и мучительна, а бытие тяжко и бессмысленно. Еще год, два, и у Ольгерда… начнется острая чахотка. Сейчас ему еще возможно помочь, но сделать этого я уже не в силах. В том и ужас, и отчаяние моего положения.

Она отпила кофе, не чувствуя вкуса, и лишь тогда перевела дух.

— Я оббивала пороги все эти шесть лет. Упрашивала, унижалась, пыталась подкупить, задобрить, воздействовать на разум и чувства. Пыталась упросить о помощи всех его фавориток — Замятину, Лабунскую, Макарову, Макову, даже Ванду Кароцци.

Провинциалу Фролову мало что говорили эти имена. Между тем каждая была обворожительна, из породы безупречных красавиц. Император Александр еще смолоду прослыл знатоком и любителем прекрасного пола. Однако и они не могли заполнить того пустого пространства, что неизменно всякий раз возникало вокруг императора после очередного охлаждения чувств.

— Тогда я добилась встречи с самой «La grande Mademoiselle» — княжной Александрой Долгорукой. Говорят, именно ей Россия обязана всеми реформами государя Освободителя… Та по-женски поняла меня и посочувствовала. Но сказала лишь: что я могу сделать? У государя новая фаворитка, а старых он забывает как сношенные перчатки!

Фролов впервые слышал такое о государе. Арбенина же воспринимала все спокойно, как должное; видно было, что она вполне искушена в дворцовых интригах и любовных связях сластолюбивого императора.

— Дважды мне было отказано в аудиенции у государя. И недвусмысленно намекнули: ему нет дела до моих забот. На поселение ехать меня тоже не пускают — для польских повстанцев создан ужасный режим, без всяких прав и без просвета.

Она побледнела и глухо произнесла:

— Теперь у меня осталась только месть. Если я не могу спасти жертву, я вправе уничтожить палача. Я заключила сделку с господином Малининым, безуспешно добивающимся моей любви уже не первый год. Он должен был исполнить мое желание, а я — его. Хотя потом…

Она провела рукою по лбу, точно отводя черные мысли.

— Потом можно и в омут головой. Мне уже будет все равно. А теперь — так и вовсе.

После ее рассказа, столь же пространного, как и сбивчивого, наступило гнетущее молчание. Первою его прервала Прекрасная Охотница.

— Одного я не пойму, Катерина Андреевна. Уж коли вам и про письмо известно, — пожала плечиками она. — Ведь письмо от анонима было получено еще зимою. А имя своей жертвы вы назвали полковнику Малинину, если я не ошибаюсь, совсем недавно. Как такое может быть?

— Может, — вздохнула Катерина.

— Но откуда сей неведомый аноним мог знать о вашем умысле? — по-прежнему недоумевала Дарья.

— Мог. Это я написала письмо. И отправила его в Петербург. Анонимно.

— Вы-ы-ы? Сами на себя? Гм… Но простите — чего ради?

— Нет страшнее казни, чем заранее объявленная, — твердо сказала Катерина. После чего холодно взглянула на Арбенину и прибавила: — И чтобы мне тоже не было пути назад.

Глаза Арбениной расширились. Она потрясенно взирала на уставшую, измученную женщину. Фролов же — с болью и участием.

— И вы были абсолютно уверены, что ваше… послание непременно доставят самому государю? Лично?

Катерина устало прикрыла глаза.

— Мне бы этого очень хотелось. — Она вздохнула. — Понимаю, что не все в моих силах. Но, во всяком случае, потом… после должны знать, что Александру прежде был вынесен приговор. Сие не прихоть моего больного разума, а справедливое возмездие.

В эту минуту раздался легкий стук в двери, и голос лакея громко известил:

— К вам господин полковник пожаловали. Прикажете впустить?

— Вот она… Quinta Essentia, — прошептала Арбенина. И испытующе глянула на Катерину.

Женщина в черном бархате побледнела как мел.

— Любезный Петр Федорович, — попросила Дарья Михайловна. — Не сочтите за труд — встретьте Сергея Дмитрича и займите его приятною беседой. Полагаю, ему стоит знать правду, точнее, главную ее часть. А мы тут пока побеседуем приватно с Катериной Андреевной. Право, мне есть о чем ей поведать.

Фролов кивнул — уж в этом-то он не сомневался! Петр Федорович поднялся с дивана, но уже на пути к дверям услышал, как Арбенина беззвучно — у нее был немалый в тот опыт! — шепнула ему одними губами:

— Спровадьте его отсюда. И пусть дальше делает что пожелает.

Это было сказано столь тихо, что никто другой бы не расслышал. Но у Ястребиного Ока Казанской губернии был еще и тончайший слух, как у настоящего, подлинного охотника, каким является всякий, подлинный мужчина уже по природе своей. И для этого вовсе не надобно уметь отменно стрелять из ружей!