Возвращение в Чарлстон - Александра Риплей

Горе Маргарет было таким острым, что ей не захотелось жить. «Он обещал, – мысленно выкрикивала она, – остаться со мной навсегда. И он ушел». Она отказывалась есть и не могла спать. Она не хотела ничего, кроме забвения.

Стюарт вернулся домой тремя неделями позже, в тот день, когда негры из поселка прекратили искать тело Энсона. Должно быть, он утопился, говорили они, и его тело унесло течением в залив, а потом в открытое море. Но Стюарт отказывался верить. Он потребовал, чтобы они снова обшарили все леса, и день за днем на взмыленной лошади скакал от одной поисковой партии к другой, подгоняя черных, выкрикивая имя Энсона.

– Этого не может быть, – плачущим голосом повторял Стюарт, – он не мог исчезнуть.

Стюарт истощил все силы на бесплодные поиски и, когда стало ясно, что больше ничего сделать нельзя, ввалился в дом и растянулся на полу, измученный и отчаявшийся. Он уснул тяжелым, похожим на беспамятство сном.

Разбудила его Маргарет. На лице у нее была написана злоба, глаза горели. Снедавшая ее ярость была так сильна, что Маргарет вся трепетала от возбуждения. Ее любовь к Энсону превратилась в чистейшую ненависть, когда она поняла, что беременна.

– Сейчас я тебе кое-что расскажу о твоем обожаемом маленьком братике, – прошипела она, наклонившись к уху Стюарта. – Он наставил тебе рога, вот что. А потом ему стало страшно взглянуть в лицо тебе или мне. Поэтому он и покончил с собой. Потому что был трусом.

Маргарет говорила и верила собственным словам. Воспоминания стерлись, перепутались и превратились в твердую уверенность, что Энсон с обдуманным намерением соблазнил ее, а потом бросил. И теперь, твердо зная, что говорит правду, она изливала на почти глухого к внешнему миру Стюарта свою ненависть. Когда наконец смысл сказанного дошел до него, Стюарт застонал, заорал и велел ей замолчать. Маргарет качнулась назад и, сидя на корточках, рассмеялась хриплым, каркающим смехом.

Стюарт, пошатнувшись, встал на ноги, выбежал из дома и бросился к автомобилю. Он не возвращался три месяца.

Когда он, грязный и заросший, наконец вошел в дом, от него пахло дешевым виски, но он был абсолютно трезв и обратился к Маргарет с ледяным спокойствием.

– Я намерен признать твоего ублюдка, – сказал он, – потому что не хочу, чтобы на моих детей пал позор их матери. Но я не желаю видеть его, Маргарет, и не желаю видеть тебя. Я распоряжусь, чтобы мои вещи перенесли в главный дом, и ты никогда не переступишь его порога. Если тебе понадобится что-то мне сообщить, ты напишешь записку и слуга ее отнесет.

Стюарт вышел, не оглянувшись на жену. Неловкий от усталости, он влез в автомобиль и поехал в сторону главного дома. Оказавшись между двух пыльных, голых, незасаженных полей, он остановился и уронил голову на руль.

– Энсон! – проговорил он и заплакал.

В этот же день, помывшись, побрившись и переменив одежду, Стюарт отправился навестить Сэма Раггса.

Сэм встретил его с шумной радостью. Оказывается, он как раз дожидался Стюарта. У него, у Сэма, прекрасные новости. Они оба разбогатеют.

Радостное возбуждение Сэма оказалось заразительным. На минуту Стюарт забыл все свои несчастья и с легким сердцем поднял стакан, чтобы вместе с Сэмом выпить за будущее.

Однако новости Сэма едва ли обрадовали Стюарта. У Сэма теперь имелось исключительное право на продажу автомобилей Форда в Чарлстоне, и Сэм хотел, чтобы Стюарт стал его партнером в этом деле на прежних условиях.

– Даю голову на отсечение, – уверял Сэм, – что «форд» будет продаваться в десять раз лучше «олдса». А может, и в сто.

Стюарт отставил стакан:

– Нет, Сэм, это не для меня. Я должен развязаться с автомобилями и заняться имением. Теперь, кроме меня, это делать некому. На самом деле я зашел еще и потолковать насчет нашей торговли «олдсами». Я хочу продать свою долю.

Сэм снова налил им обоим. Дело в том, объяснил он, что с «олдсами» уже покончено. Он уже продал лицензию на них одному парню из Саммервиля. Но Стюарту причитается не больше пятидесяти долларов. Комиссионные, которые он успел собрать, едва покрывают стоимость демонстрационной модели.

– Мне очень жаль, Стюарт, но бизнес есть бизнес. – И Сэм протянул руку. – Надеюсь, мы не поссорились?

Стюарт ответил рукопожатием.

– Нет, Сэм, не поссорились. Надеюсь, и виски у тебя хуже не стало. Мне не помешала бы бутылка-другая твоего зелья. Я съезжу по делам и возьму его по дороге домой.

Автомобиль Стюарта стоял у порога. В лучах безжалостного послеполуденного солнца Стюарт увидел его с пугающей четкостью. Яркая отделка, золотая и красная, облупилась и потускнела под слоем дорожной пыли. Медные фонари уже не блестели, передний держался на одном винте. Он покачивался, готовый упасть.

Стюарт улыбнулся, как всегда залихватски погудел в рожок и нажал на газ. Когда из магазина его было уже не видно, плечи у него беспомощно поникли.

В бумагах Энсона по имению остались записи, что и как сажать в следующем году. Стюарт очень старался действовать по указаниям брата, но у него не было опыта, и дела шли скверно. Изо дня в день он возвращался в главный дом измученный, злой, павший духом. Бежать от действительности ему помогало виски. Обычно это было дешевое крепчайшее зелье Сэма. Каждый вечер повторялось одно и то же: сначала Стюарт произносил сардонические тосты, обращаясь к портретам своих предков, затем в припадке ярости проклинал судьбу, потом затихал, охваченный угрюмой жалостью к себе, и наконец заливался пьяными слезами, восклицая в порыве чувствительности: «О мои бедные дети!» Он был убежден, что только они, маленький Стюарт и Пегги, его не предали.

Случалось, в этом состоянии он отправлялся в лесной дом и громко вызывал кого-нибудь из слуг, требуя привести к нему детей. Он обнимал малышей с такой силой, что они пугались и начинали плакать. Тогда он отталкивал их и торопливо уходил, рыдая и бормоча, что Маргарет пытается настроить против него его малюток.

Накануне Рождества Стюарт распорядился, чтобы Стюарта-младшего и Пегги привели к нему в главный дом на ежегодную церемонию вручения подарков. Мальчику исполнилось шесть лет, и, как решил его отец, ему уже пора понемногу узнавать, чего от него ждут в будущем.

– В конце концов, – сказал Стюарт-старший портретам предков, – это ради него я гроблю себя на плантации. Когда-нибудь он ее унаследует.