Сердце самой темной чащи - Оксана Олеговна Заугольная

– Ясный День! – громко взмолилась Василиса, размахивая корягой и пытаясь отдалить момент смерти в чудовищном клюве. – Помоги!

Череп даже не повернулся к ней, исчезая за деревьями. И только оттуда раздался его голос, но, как и голос Ночи, сразу в голове Василисы.

– Поспеши к тропе, красна девица, да попроси моего брата Солнце.

Легко сказать «поспеши»! Нога застряла плотно, дергая ее, Василиса ободрала в кровь всю кожу на лодыжке, чуть не вывихнула запястье, отмахиваясь от окончательно проснувшейся царь-птицы, но все-таки ей удалось вырвать ногу, и, не устояв прямо, она кубарем покатилась к подножию гнезда.

Василисе показалось, будто в ее теле не осталось ни одной целой косточки. Но она сумела подняться на ноги и едва не свалилась снова, но теперь уже под ноги красного коня.

– Помоги! – прошептала она из последних сил. Их обоих накрыла тень царь-птицы, но на мгновение стало так жарко, что Василиса снова упала на колени, а птица с негодующим криком поднялась в воздух. Буря, появившаяся от взмахов ее крыльев, охладила кожу Василисы и окончательно размочалила недавно так аккуратно заплетенную подменышем косу, но Василисе не было и дела до этого. Она ждала ответа.

Он пронзил ее голову огненными буквами, которые она не могла прочитать, но осознавала уже словами.

«ПОМОГУ, – говорил Солнце. – НО ТЫ ЧЕЛОВЕК. БУДЕТ БОЛЬНО».

– А тут я просто умру, – расплакалась Василиса, у которой болела каждая частичка ее, будь то кожа или косточки. – Помоги, Красно Солнышко.

Солнце проехал на несколько шагов вперед и остановился, когда Василиса уже потеряла надежду. Ей пришлось самой вскарабкаться на коня позади него, и ее руки тотчас покрылись пузырями, какие были в тот день, когда Власта будто случайно плеснула кипящей похлебкой.

Теперь она понимала, о чем говорил Солнце! Его конь, его плащ обжигали, и Василиса боялась даже подумать о том, чтобы коснуться его самого. Небось она бы вспыхнула точно древесная стружка!

Стиснув зубы, она прошипела:

– Едем!

И конь помчался вскачь, то ли торопясь поднять солнце на небосвод, то ли удирая от снова готовящейся к удару царь-птицы.

Вскоре они въехали в темную чащу, но прохлада леса совсем не трогала Василису. Ей было горячо так, словно ее с головы до ног облили кипятком. Она держалась изо всех сил и даже не пыталась открыть глаза, но силы ее подходили к концу.

– Благодарю, – сумела шепнуть она, кулем падая с коня в кусты.

Очнулась она от капель дождя, что поливали ее лицо и изломанное тело. Странно, но она сумела даже сесть.

– Батюшка всегда говорил, что я крепче, чем кажусь, – хрипло рассмеялась Василиса. – Где же ты, батюшка родненький, неужто не чуешь, как больно твоей кровинушке?

Мрачный лес не дал ответа, и Василиса со вздохом поднялась. Такую удачную палицу она потеряла прямо там, у гнезда царь-птицы, и теперь чуть не посбивала все пальцы и не стерла ладони в кровавые мозоли, пока выломала подходящую палку. Защищаться Василиса более и не мыслила – палка нужна была ей, чтобы опираться и идти.

– Ах, если бы только я была дорога Кощею и он бы отыскал меня тут, – вздыхала Василиса. Палкой она разгоняла мелкую нечисть, в своих горестных размышлениях не замечая, что идет все тверже. Силы к ней потихоньку возвращались. – Если бы я не полезла в опочивальню, сидела бы сейчас в Кощеевых хоромах да ломала голову над его заданием, – продолжала вздыхать она, отгоняя похожих на скользких блестящих многоножек порчей. – Не забыла бы взять с собой куколку, не была бы сейчас одна-одинешенька на всю темную чащу. – Слезы сами закапали на землю, даже вытирать их у Василисы сил не было. – Да хоть бы Найден с его светящимися глазами тут был!

Она выкрикнула это в сердцах, да так громко, что с ближайшего дерева слетели птицы и с заливистыми человеческими и очень недобрыми воплями понеслись прочь.

И тотчас перед ней прямо под ноги свалился череп.

– Ох-ох, где это я? – заворчал череп, потом увидел Василису. – Где это мы?!

– Подожди! – остановила его Василиса и что есть силы крикнула: – Куколка родимая, куколка милая! Приди!

Череп терпеливо молчал.

– Кощей! – заголосила Василиса, не теряя надежды. – Потерялась я!

Никто не откликнулся. По одному перебрала Василиса всех – от ворона до Кощеева подменыша, – только всадника Ночь не звала. И всадника Солнце тоже: еще болели ладони и опаленная жаром кожа.

– Это все потому, что неправильно я желания трачу, – заплакала Василиса. – Они берутся откуда-то, но вечно не те!

– Я-то чем тебе не угодил? – оскорбился Найден и блеснул огненными глазами. – Чай, тоже полезным быть могу, да и наконец я за воротами оказался. Уж удружила так удружила, Василиса!

Правда, когда Василиса водрузила его на дрын и повернула так, чтобы он мрачный лес разглядел, что подбирался к ним со всех сторон, череп поутих.

– Где это мы? – повторил он, но уже очень тихо, словно боялся накликать чудищ из глубины чащи. И Василиса его за это не винила. Ей и самой было боязно. Здесь было даже хуже, чем в том лесу, каким она пробиралась к Кощею, и немудрено: то была чаща между миром людским и Навью, а здесь была одна только Навь, да такая глубокая, где и Кощей, пожалуй, не каждый месяц бывал.

– Не знаю, – вздохнула Василиса. Плечи ее опустились. Плакать она устала, идти было страшно, а ну как к какой ведьме попадешь или к упырю на обед?

– А делать что будем? – не отставал Найден, ворочаясь на дрыне. – С какой стороны дом Кощея? Или… ты все-таки от него сбежала?

Вроде бы и сил плакать больше не было, да залилась Василиса слезами. Увидит ли она снова Кощея? А вдруг и он тоже решит, будто сбежала она от него? И как потом последнюю службу служить и огонь навий в награду получить? Василиса совсем не понимала.

– Ясно, – проскрипел череп, – не сбегала. Ну чего тут реветь да нечисть к себе притягивать? Пойдем тогда.

Тут уж Василиса спорить не стала. Она смутно надеялась, что не ошибается и идет в нужную сторону, но тропинка перед ней постоянно крутилась, то исчезая, то появляясь, и поди пойми, куда она ее ведет.

– А что Кощей сделал, когда я пропала? – принялась расспрашивать череп Василиса. – Был в ярости?

– Был, – немедленно согласился череп, освещая глазами тропку. Хоть и день наступил, а в чаще все одно тьма держалась. – В такой ярости, ух лютой.

Некоторое время Василиса брела молча, а потом снова спрашивала:

– Или в тревоге был Кощей?

– Или