Хозяйка старой купальни - Маргарита Дюжева

– Помоги… пожалуйста… – прошептала я.

– Как скажешь… хозяйка. – И со звонким «чпок» пузырь лопнул и исчез.

А спустя миг смех на втором этаже сменился яростными криками:

– Это ты!

– Нет ты!

– Откуда здесь вода?! Ай!

– Заткнитесь оба!

С потолка начало капать, а крики наверху усилились. Опять что-то упало. В этот раз, кажется, что-то живое и тяжелое… например Фернанда…

Первым по лестнице скатился Стен, следом Гарри, едва не расквасив себе нос, и в самом конце мачеха, почему-то передвигавшаяся на четвереньках. Она орала, стенала, требовала, чтобы ее подняли, грозила, что так просто этот беспредел не оставит.

Бяке было плевать. Он просто лупил их то струями воды, то едкой пеной по моему рецепту.

– Прекрати! Немедленно! – завизжала она, заметив меня, по-прежнему сидящую на полу.

– Сейчас я ее отделаю. – Гарри ринулся ко мне.

Но вода мощной струей ударила ему в грудь, пригвоздив к стене. Стен, видя это, просто заорал и бросился на улицу, сбил с ног папеньку, едва заползшего на крыльцо.

Байхо продолжал лютовать даже когда выгнал их всех из дома. Лупил по ним, пока грузились в телегу, и не прекращал, пока не отъехали метров на двадцать от дома.

Напоследок гулко пророкотал тяжелым мужским басом:

– Сунетесь еще раз – пожалеете.

Родственнички улепетывали так быстро, что за ними пыль столбом стояла.

Глава 10

У меня не было сил поднять с пола. Слезы продолжали катиться по щекам, в груди щемило от обиды, и, казалось, что меня измазали толстым слоем навоза, а заодно в душу плюнули.

– Не реви, – сказал Байхо, прокатываясь волной по полу.

– Пытаюсь, – шмыгнула я носом и растерла слезы рукавом, но они снова потекли.

Дух тем временем принял форму пузыря и повис над полом, бликуя глянцевой поверхностью:

– Чего ты убиваешься? Из-за родственников? Так они тебе не родные. Никто. Ты вообще… не местная, – он снова напомнил, что в курсе того, кто я и откуда.

– Да при чем тут родственные связи? Мы так старались навести здесь порядок… Ты, Лада, я, а они ворвались и все испохабили, – указала на расхлябанную дверь в склад, который больше походил на помойку, – еду мою уничтожили.

– Еду жаль, – согласился дух, – а с уборкой разберемся. Я сейчас мигом просушу все, что намочил.

Помещение тут же наполнилось густым паром. Потом он пропал, и вода вместе с ним. Стало сухо, но следы чужого вторжения все так же бросались в глаза

– Спасибо, – я снова шмыгнула носом.

– Эй! Не реви. Я только все высушил!

– А еще… я испугалась. Это чудовищно – чувствовать себя такой беспомощной. Быть не в состоянии помешать тем, кто хочет обидеть и причинить вред.

Перед глазами встала сцена, как я хватала их за руки, пытаясь остановить. В ушах звучал их гадкий смех.

– Им было весело, понимаешь? Им просто было весело рушить то, во что я вложила силы. Весело видеть мои слезы, унижать, творить беспредел. Они знают, что я ничего не могу сделать в ответ, потому что их много, а я одна.

– Ну как же одна? – смягчился Байхо. – А я? Видела, как я их прогнал? Только пятки сверкали. Свиноматка так верещала, словно ее в кипяток макнули.

Я встревожилась:

– Надеюсь, обошлось без кипятка?

– Обижаешь. Силы на подогрев тратить? С них и холодной хватит. Ключевой.

– Ты молодец, Байхо, – улыбнулась я, протягивая ему руку.

От пузыря отделилось тонкое водяное щупальце и проворно коснулось каждого из моих пальцев. Потом взяло и брызнуло в нос.

– Ай! – Я рассмеялась, отворачиваясь от хулигана. Потом ласково поблагодарила еще раз: – Спасибо тебе. За то, что спас. Без тебя они бы тут все разворотили и вверх дном перевернули. Спасибо.

На крыльце послышались шаги, и внутрь ворвалась Лада:

– Там кто-то молоко пролил… – Увидев беспорядок внутри, она ошарашенно замолкла, потом спросила шепотом: – Что произошло?

– Гости были, – ответил Бяка.

Я тем временем поднялась и, потирая разбитую коленку, похромала к складу.

Мда… Сейчас он выглядел хуже, чем вначале. Все смешалось, часть бутылок открылась, расплескав содержимое по полкам и полу. У порога валялись новые белые полотенца, на которых отпечатались грязные следы мужских ботинок. Еще одно скомканное полотенце валялось на полке – в него высморкался один из братьев.

– Да что ж это за свиньи-то такие? – Лада тоже чуть ни плакала. – Разве можно так врываться в чужое хозяйство и портить чужие вещи?

– Им плевать. Они свято верят, что у меня не может быть ничего своего. Что все мое должно принадлежать им.

– С чего бы это? – подбоченилась моя помощница. – Эмма тебе завещала это место. Не им!

– Вот это их бесит больше всего. Мачеха мечтает выдать меня за своего братца, чтобы прибрать все к своим рукам.

– Братец такой же гадкий?

Я вспомнила, как Эрнест похлопывал себя по брюху, рассуждая о том, что мигом заделает наследника, и меня передернуло:

– Еще противнее. И боюсь, в покое они нас не оставят.

Лада пригорюнилась, но потом просияла:

– Тебе замуж надо выйти. Да за такого, чтобы родственничков этих так отходил, чтобы не смели больше в городе появляться.

– Да где же такого решительного и сурового найти? Разве что за Бяку нашего выскочить.

Дух пренебрежительно фыркнул, показывая, что он обо мне думает, и уполз под крышу.

– Зря ты. В городе знаешь какие женихи есть? Ммм, закачаешься. Сын кузнеца – косая сажень в плечах, кулаки как наковальни. Лекарь Беррис – взгляд как у орла: как глянет, так все по струночке вытягиваются. А дознаватель наш? Помнишь красавца? Вот уж кто никого не боится и жену свою в обиду не даст.

Я покраснела. Потому что очень отчетливо представила себя дознавательской женой, и мне очень понравились эти фантазии. Смущенно кашлянув, я ответила:

– Не до женихов мне сейчас. Видишь, что сволочи натворили? Теперь заново разбирать.

– Ты не переживай, разберем, лучше про жениха подумай. Двух зайцев одним выстрелом убьешь: и себе женское счастье отхватишь, и родственничков с носом оставишь.

– Где мне этих женихов ловить? Среди тазов? В огороде?

– На танцах! – изрекла Лада, торжественно подняв указательный палец. – В пятницу на главной площади танцы весь вечер. Там и познакомишься.

– Я подумаю.

Если честно, танцы – это последнее, чего мне сейчас хотелось. Руки опускались при виде погрома, устроенного мачехой и братьями, а еще было очень жиль продукты и потраченные на них деньги.

Вспомнив о деньгах, я побежала на улицу. Спустив рукав