Папа для озорных апельсинок - Кара Мель

– С тобой все в порядке, – смеется. – Анализы в норме.

– Значит, мне можно домой? – спрашиваю первое, что приходит в голову. Внутри аж свербит от острого желания как можно скорее сбежать отсюда.

– Тебе можно остаться на ночь в отделении, – заявляет беспрекословно. Он как и был, остается суров.

– Слав! Ну отпусти ты меня домой, – продолжаю упрашивать друга.

По решительному выражению лица Вовки понимаю, что на этот раз он меня не поддержит. Куравлев твердо вознамерился серьезно заняться моим здоровьем, даже с девочками готов посидеть.

– Нет, – Ларин стоит на своем. – Неужели ты не понимаешь, что тебе сейчас хорошо только из-за бешеной дозы медикаментов? Или ты думаешь, что мы ерунду тебе капаем? М?

Опускаю глаза вниз. Молчу.

Разумом понимаю, что Ларин прав, и мне не стоит лишний раз быть рядом с девочками, пока я в таком состоянии. Тем более, я могу их заразить.

– Вовка, – округляю глаза. – Надень маску! – тут же начинаю волноваться. – Если я заражу тебя, то ты тоже ведь сляжешь, и кто тогда будет с нашими девочками? – тараторю.

– Вашими? – подмечает Ларин.

– Слав, долгая история. Потом объясню, – Куравлев тут же съезжает с темы. – Аню точно домой забрать нельзя? Ты уверен? – спрашивает не ради того, чтобы меня попытаться забрать, а чтобы, напротив, оставить здесь.

Мужчины встречаются взглядами. Идет невербальный и только им двоим понятный диалог.

– Вова, нет! – не сдает позиций Ларин. – Даже с учетом того, что я твой сосед.

– Ты его сосед? – ахаю. Такого поворота я точно не ожидала.

– Да, – Славка быстро кивает. Смотрит на часы и хмурится. – Все. Мне пора.

Он направляется в сторону коридора, но перед тем, как уйти из палаты, еще раз осматривает меня.

– Анька, мать-героиню из себя не строй, – говорит назидательно. – Это еще никого не доводило до добра.

Друг печально улыбается, прощается в Куравлевым и покидает палату. Мы с Вовой снова остаемся наедине.

Глава 24. Вова

– Мария! Девочки так себя не ведут! – шикает воспитательница на мою дочь за то, что она решила скатиться с горки на животе. – Это неприлично! – повышает на нее голос.

Молча наблюдаю за происходящем. Внутри все кипит, но я не позволяю себе тронуться с места, у меня на уме более действенный план, чем самолично промывать мозги.

От учиненных лично мной разборок никакого толку не будет, и это я прекрасно осознаю. Если уж устраивать разборки, то на другом уровне.

Поэтому я стою, пыхчу и молчу.

Сейчас, когда про мое существование в дошкольном учебном заведении никто не знает, я не представляю ни угрозы, ни интереса. Ведь работники детского сада считают меня всего лишь случайным прохожим.

На меня не обращают внимания, никто не пытается казаться лучше, чем есть на самом деле, никто не думает о своем поведении и отношении к детям. Любой из присутствующих на улице у меня как на ладони.

И подмечаю я каждого из них.

Злюсь дико, хочу вмешаться, но в итоге загоняю эмоции в долгий ящик и делаю то, зачем пришел.

Достаю из кармана свой телефон, радуюсь отличной камере и начинаю запись. Мне нужно не просто понять, как именно относятся к моим дочерям, а еще мне нужны доказательства непрофессионального отношения к детям. Особенно к малышам из неполноценных семей.

И эти доказательства у меня будут.

Женщина грубо хватает Маню за рукав, дергает на себя и едва ли не силой тащит к беседке. Манюня упирается, хватается за попутный столб от детской площадки и не дается. Воспитатель прекрасно видит, что моя дочь держится за столб и вместо того, чтобы подойти и разжать руку, с силой дергает на себя.

Маня летит вперед, теряет равновесие и едва ли не падает, но тут уже успевает вмешаться подбежавшая женщина.

Я был в шаге от того, чтобы не вмешаться самому.

Киплю. Стою. Продолжаю съемку.

Поблизости, как назло, ни одной камеры нет.

– Немедленно иди в беседку и посиди на скамейке! – повышает голос та, что обидела моего ребенка. – Подумай над своим поведением! – выкидывает руку в сторону беседки, указывая путь.

На улице холодно, Маня вся мокрая. Она ведь с горки приземлилась сразу в лужу из грязи и льда.

Ребенка в подобном состоянии нужно не на лавку сажать, а отправлять в группу! И немедленно родителям сообщать.

– Ирина Сергеевна! Что вы себе позволяете? – возмущенно говорит подоспевшая в самый последний момент женщина.

– Все в порядке, – отмахивается, словно только что ничего сверхординарного не было. – Это был рабочий момент. Воспитательный, – уточняет с нажимом.

Держит себя так, будто она на триста процентов права.

Я охреневаю от подобной подачи картины. Это, твою мать, что за дела?!

– Подобное поведение недопустимо! – вторая произносит с нажимом. Она дико возмущена. – Как вы ведете себя с детьми? Вы могли сделать ребенку больно! – вспыхивает. – Вы это хоть понимаете?

– Если мать не в состоянии справиться с характером, то что мне делать? Я не виновата, что их мать нагуляла детей, а теперь занимается устройством личной жизни! – произносит с презрением. – У них нет отца, поэтому они и такие.

– У нас есть папа! – кричит Соня. Она стоит вся в слезах.

И тут мое самообладание и здравый смысл перекрывает ярость.

Срываюсь с места, со всех ног иду к своим дочерям. Пусть только тварина попробует хоть одно слово еще сказать в их адрес своим поганым языком!

Тогда я за себя не отвечаю!

– У нас замечательный папа! – к Сонечке подлетает Маня и говорит, нахохлившись.

Две моих маленьких воробушки. Гордые, смелые. Ах, какой же я был дурак, что едва вас не лишился!

– И где же он? – с откровенным сарказмом интересуется тварь, а не женщина.

– Вообще-то я здесь, – отрезаю сурово.

– Папа! Папа! – малышки радостно кричат, срываются с места и со всех ног спешат ко мне. Только пятки сверкают.

Подхватываю Соню, она прибежала первая, ловлю Маню, поднимаю каждую из низ на руки и целую в румяные прохладные щечки.

– Привет, мои апельсинки, – ласково говорю девочкам. – Домой поедем?

– Да! Да! – активно кивают.

Дарю своим малышкам несколько мгновений тепла и ласки. Девочки должны знать, что у них теперь есть два родителя, и каждый из нас всегда будет стоять на их стороне.

Что бы ни случилось.

– Вы кто? – тварь, а не женщина, делает вид, будто дико возмущена. – У них только мать! Я видела документы.

– У нас есть папа! Бе-е-е! – Маня и Соня, не сговариваясь, показывают языки этой ужасной тетке.

– Ирина Сергеевна, это Владимир, – вторая