Ты - моя тайна - Кэтрин Стоун

Джулии разрешили навестить Джейка через день после его ранения. Она вошла в жаркий, полный народу двор военного госпиталя, дрожа от волнения и тревоги. Винит ли ее Джейк в том, что произошло? К какому решению он пришел в немногие минуты перед уходом в бой?

Этого она, вероятно, никогда не узнает. Их отношения, их взаимосвязь — ее, Фрэнка и Джейка — окончательно определились в последние сутки. Она и Фрэнк теперь родители Джейка, его опекуны и хранители. Она улетит вместе с ним в Вашингтон при первой возможности и будет ему матерью во время операций, которые, как утверждают врачи, понадобятся, чтобы извлечь из мышечной ткани обломки раздробленного сустава и скрепить их металлическим стержнем.

Что же он решил? Об этом она неотступно думала, проходя мимо коек, где лежали страдающие от ран, стонущие молодые парни. Стонет ли от боли Джейк? Дай-то Бог, чтобы он не так сильно страдал.

Увидев ее, он улыбнулся.

— Прости меня! — еле выговорила она со слезами на глазах.

Несмотря на улыбку и по-прежнему ясные синие глаза, Джейк явно мучился от боли. Кожа у него была бледной и слегка влажной, руки сжаты в кулаки. Джулия дотронулась до его лица — оно было холодное и тоже влажное.

— Это не ваша вина, — твердо сказал Джейк.

Джулия смотрела на него, пытаясь по выражению глаз определить его чувства. Если он в чем-то и обвинял ее, то теперь простил — в глазах были не гнев или ненависть, а боль. И печаль. Джулии хотелось обнять его по-матерински, как ребенка, но она лишь легонько сжала его руку.

— Думаю, мы улетим в Вашингтон уже завтра.

— Мы?

— Разумеется. И приготовься к занятиям. Лететь нам примерно двадцать часов. — Она увидела, как он стиснул челюсти. Значит, ему очень больно. — Позанимаемся, если ты будешь чувствовать себя хорошо, — мягко произнесла она и ласково коснулась его вспотевшего лба.

— Да, мэм.

Джейк снова с трудом улыбнулся.

За два часа до их приземления у Джейка внезапно усилилась боль. До тех пор они с Джулией проводили время за «уроками», хотя память Джейка была слегка затуманена морфином, который ему регулярно вводила военная медсестра.

Боль была новой, неожиданной и острой. Джулия сразу догадалась о ней по лицу Джейка.

— Что с тобой, Джейк?

— Нога. Что-то случилось. Позовите кого-нибудь, пожалуйста.

Лайнер нес в своем огромном брюхе шестьдесят раненых, четырех медсестер, врача и Джулию. В полете врач и сестры были очень заняты: лечебные процедуры, перевязки, внутривенные вливания. Джейк не требовал особой заботы: его состояние было стабильно. Его просто везли на родину для проведения операции. И до этой минуты случай Джейка считался обыкновенным: да, тяжелый открытый перелом, но состояние не вызывало тревоги.

Джулия переходила от койки к койке в поисках врача. Тот как раз назначал антибиотики солдату, у которого поднялась температура. Джулия посмотрела на усталое лицо молодого врача и почувствовала одновременно и страх, и сострадание. Слишком много работы для одного, ему бы отдохнуть… но не раньше чем он поможет Джейку!

Всем стало ясно, что дело серьезное, едва сняли повязку. Нога у Джейка распухла, рана гноилась. Цвет кожи из розового сделался пятнисто-багровым, стерильная повязка была в коричневых пятнах гноя.

— Когда вы почувствовали боль?

— Всего пять минут назад.

— Возможно, морфин заглушил боль, — негромко сказал сестре врач.

Джейк навсегда запомнил эти слова. Наверное, все было бы иначе, если бы ему не вводили морфин, — он бы раньше почувствовал, что мышцы отмирают. Все последующие месяцы и годы страданий Джейк почти никогда не просил дать ему обезболивающее.