Рецепты идеального брака - Мораг Прунти

Впервые в жизни я смотрела на Джеймса с любовью. Не с жалостью, или озабоченностью, или убийственным уважением, а со страстью. Мы были вместе почти десять лет, но я всегда чувствовала себя отстраненной от него. Теперь я знала, что мы будем неразлучны, пока жив ребенок. И в этот момент я захотела притянуть его к себе. Мы оба должны были склониться над этой новой жизнью, чтобы холить, лелеять и защищать ее. Джеймс перевел взгляд с моего лица на свернувшийся комочек на моих коленях, и в его глазах отразилась целая симфония чувств, какой я никогда раньше не видела: испуг, удивление и нежная, нежная любовь.

Наблюдать за тем, как растет тот, кого ты любишь, это и приятно, и больно одновременно. Ты готова кричать от гордости за каждую новую фазу ее развития: ползанье, хождение, речь, — но в то же время ты готова рыдать по тому, что уходит навсегда. Я никогда больше не почувствую прикосновение ее подбородка, когда кормлю ее грудью, моя девочка никогда больше не будет настолько маленькой, что я смогу держать ее одной рукой, пока другой помешиваю суп или несу торф, Ниам никогда больше не будет лежать в колыбели, укутанная муслиновой пеленкой, пока мы с Джеймсом работаем в огороде. Легкий пух у нее на затылке, пальчики размером с бусину, таинственное воркование до того, как она научилась говорить; к моей радости, связанной с каждым новым ее достижением, всегда примешивалась грусть по невозвратимым моментам. Втайне мне хотелось, чтобы дочка оставалась частью меня, маленькой и сладкой. Несмотря на то что во время беременности я была совершенно несчастна, теперь я часто мечтала о том, чтобы она снова была в моем теле и мы обе плыли бы так вечно, прильнув друг к другу внутри какого-то вечного чрева.

Время торопится забрать у тебя ребенка. Так ты узнаешь, что каждый момент драгоценен и вся жизнь — это неумолимые часы. Счастье растить ребенка — это просто прелюдия к горечи расставания с ним, и я с болью переживала это каждый день ее маленькой жизни. Я думала, что так будет проще расстаться с Ниам, когда она станет взрослой. Но это было не так.

Мать каждый день волнуется о своем ребенке, неважно, насколько она мудра и каким уловкам выучилась, чтобы чувствовать себя счастливее. Мудрая женщина притворится, что отпускает детей, чтобы удержать их, но это будет лишь милой и сентиментальной ложью.

Материнство — это сладкое, сладкое страдание; радость сегодняшнего дня омрачается страхом за завтрашний и тоской по вчерашнему.

Единственное лекарство от этой боли — это еще один ребенок.

Джеймс был чудесным отцом. Может быть, потому что он был учителем, но казалось, он знал естественный легкий способ ладить с Ниам, который меня зачаровывал. Как можно было любить кого-то беззаветно, всей душой, как мы любили ее, и продолжать существовать отдельно друг от друга? По-моему, отцовство было более свойственно ему, чем мне материнство. Меня удивляло то, как я люблю ребенка, но, по мере того как Ниам развивалась как личность, наши отношения усложнялись. Она была яростной, как и я, и мы обе были упрямыми и нетерпеливыми. Джеймс стал для нас обеих судьей и доверенным лицом. В те ранние годы, когда мы были молодыми родителями, я получала удовольствие от чувства близости к своему мужу. Часто в конце наполненного играми вечера он ложился на нашу железную кровать и укачивал нашего ребенка. Солнце ласкало наши ленивые тела, гипнотизируя нас, и мне открывалось, что за удивительный человек Джеймс, раз летним вечером убаюкивает свою жену и ребенка, в то время как другие мужчины, наверное, собрались в пабе, чтобы напиться.

Когда Ниам была маленькой девочкой, мы с ней часто хлопотали по кухне, и я учила ее печь ее любимые фантазийные пирожки. Мука и масло были повсюду, яйца размазывались по всему сверкающему полу. Я чувствовала себя разочарованной, когда понимала, что Ниам еще слишком мала, чтобы по-настоящему учиться готовить, но она слишком меня веселила, чтобы прекращать урок. Джеймс на мгновение остановился в двери, глядя, как я яростно стираю грязь со стола, пола, лица. И в том, как он молча смотрел на меня, я увидела себя его глазами: в домашнем фартуке, с откинутыми назад темными волосами, с щеками, вымазанными мукой. Я знала, что тогда, став матерью его ребенка, я казалась ему красивее, чем в беззаботные дни своей молодости.

Когда Джеймс просто стоял там, я понимала, что он обеих нас любит. Что в его учительстве, в выкапывании картофеля, разведении скота, чтении — во всем, что Джеймс делал, была скрыта хвала его двум «девочкам». И я знала, что мне повезло, так как я могла принимать его защиту и заботу, и родительское участие как должное, и что в роскоши всех тех маленьких дел, которые он делал, чтобы выразить свою любовь ко мне, было благословение.

В такие моменты я верила, что Джеймса можно любить и как отца, и как мужчину.