Летний сад - Полина Саймонс

В темном номере отеля было слишком много времени для размышлений. Александр гадал, чувствует ли его Татьяна за три континента. Он не был один в этом номере… ну, не всегда. Он был один во многих местах – в холодных сырых камерах, в поездах, в дождливом лесу… Но он никогда не ощущал такого одиночества со времени заключения в Заксенхаузене. Это было средство пытки и наказания. И он не был один с тех пор, как дверь со скрипом открылась, ворвался свет, и перед ним возникла маленькая, худенькая, дрожащая тень.

После того они жили в отелях и мотелях, и в арендованных домах, и в домах на воде, и в передвижном доме, который они сохранили как музей, поставив на вершине холма, а теперь они жили в безупречном каменном доме, чистом и прохладном, где кровать была белой и широкой, и Татьяна всегда была рядом с ним. Она никогда не оставляла его, кроме той сотни ночей по пятницам, – и как-то они сумели пережить даже это.

Ладонь Александра лежала на влажном, холодном оконном стекле. Даже теперь, в Сайгоне, он не был один. Удивительное утешение всегда было рядом, даже во Вьетнаме, в двадцати тысячах миль от дома.

Он отправил ей телеграмму. «Жуткий дождь. Все еще в Сайгоне».

Миновали еще три дождливых дня.

Пришла телеграмма от нее: «Жарко и солнечно в ноябре. Все еще в Финиксе».

И еще телеграмма от нее: «С Днем благодарения».

И еще одна: «Декабрьский номер „Ледиз хоум“. Ищи „Сто причин для радости“».

Александр улыбнулся. Вот это он и имел в виду. Она находит путь к нему даже за двадцать тысяч миль. В одном из новых газетных киосков для американцев он нашел этот журнал и ту статью, о которой упомянула Татьяна. Там был подзаголовок: «Сто мест для любви». И он провел счастливый день, вспоминая некоторые из этих мест.

16 ноября, в палатке. 25 ноября, у костра. Потом на вершине холма. В зоне отдыха; на столе для пикников; в гамаке; на кукурузном поле; в спальном мешке под звездным небом. В лодке на озере; в ванной; в амбаре; в кузове грузовика в жаркую летнюю ночь. В лесу; в сарае; на деревянном полу. Во время заката и во время полнолуния. В бассейне. На пляже, почти пустынном. В машине на пустой дороге; в открытом кинотеатре. В комнате со свечами; в большой медной кровати; в каждой из комнат их дома; в комнате в доме их друзей во время шумной вечеринки, а однажды и во время тихого ужина, как раз перед десертом. На качелях; на игровой площадке; на качавшейся палубе дома-лодки; в сердце Большого каньона; в сияющем пансионе среди верескового поля. И еще – в прачечной «Майтэг», когда крутились стиральные машины.

Один счастливый день. А потом Александр снова хватался за волосы.

Позвонил Рихтер. Александр сказал:

– Мне плевать, даже если налетит цунами и смоет к черту весь Южный Вьетнам. Завтра ты меня отправишь.

А назавтра ливень прекратился. Солнце сияло, словно никаких дождей никогда и не бывало, словно земля не пропиталась насквозь водой. Стало жарко и душно. Александр вылетел на вертолете вместе с двумя молодыми рядовыми, только что прибывшими с базы Форт-Брэгг, и еще с двумя снабженцами и двумя сержантами. До Хюэ было три часа лета на север. Молодые солдаты пытались вовлечь Александра в разговор, но он смотрел вниз, на сплошную зелень, пытаясь следовать советам Татьяны, представлять сына под покровом деревьев и древних пагод, и разрушенных церквей, и руин французских католических дворцов, пытаясь найти тот дымный сигнал, поднимавшийся в небо. Зеленая масса выглядела слишком густой, чтобы вертолет мог сесть, но потом джунгли кончились, начались рисовые поля. Прямоугольные, аккуратно созданные человеком открытые места лежали в окружении далеких гор. Большая военная база симметрично обрисовывалась среди недавно скошенной слоновьей травы, в центральной части гор, и это был командный пункт специальной оперативной группы по оказанию военной помощи Вьетнаму в Контуме.

Рихтер ждал его. Александр не видел Рихтера со дня выпуска Энтони из Вест-Пойнта, прошло уже четыре с половиной года. Оба они были в зеленом камуфляже, носили на плечах офицерские погоны, оба были при оружии. Они уже начали седеть и стриглись по-армейски коротко, но Александр в основном оставался черноволосым, а Рихтер лысел.

– Жаль, что встречаемся при таких обстоятельствах, – сказал Рихтер. – Но, приятель, я все равно рад тебя видеть. – Они крепко пожали друг другу руки, коротко улыбнулись. Но улыбка Рихтера тут же погасла. – Пойдем, давай немножко выпьем и перекусим. Ты, должно быть, совсем вымотался.

– Вымотался от сидения на месте.

– Понимаю. Ты не слишком это умеешь, да, майор? – Они зашагали от вертолета, и Рихтер покачал головой. – Надо же, сколько ты всего с собой прихватил! Ты просто с ума сошел. Ты же знаешь, что можешь взять все нужное здесь. Посмотришь на нашу оружейную. Команды наземной разведки на выходе вооружаются на медведя.

Александр кивнул, поняв эту «медвежью» метафору:

– Я же не знал, что вы так хорошо экипированы. Но я должен как можно скорее поговорить с тобой и лейтенантом специальной группы Энта, Том.

– Идем, – сказал Рихтер с видом легкой покорности.

Они от взлетной полосы отправились к ряду аккуратных офицерских бараков.

– Лейтенант Элкинс и сержант Мерсер уже тебя ждут. С нетерпением.

База была окружена забором и колючей проволокой, здесь все было организованно и функционально: стоянка вертолетов, взлетная полоса, госпиталь, почтовое отделение, жилища офицеров, бараки рядовых, штаб командования, места хранения оружия, тренировочная площадка, – и все это располагалось на территории в три футбольных поля.

В отведенном Рихтеру большом помещении было вполне удобно: письменный стол, стулья, стол для совещаний, карты, книги, шкаф со стеклянными дверцами, наполненный напитками. Александр увидел там двоих мужчин. Невысокий крепкий парень был старшиной особого отряда Энтони. Его звали Чарли Мерсер, и при малом росте и коренастости он выглядел упрямым, – наверное, он сам назвал бы это стойкостью, но Александру он показался просто несговорчивым. Мерсер помалкивал. Почти ничего не говорил.

Второй солдат, молодой, худощавый, симпатичный, оказался Даном Элкинсом. Александр знал его по письмам Энтони. Почему-то Элкинс показался Александру ужасно молодым, даже моложе Энта. Слишком молодым для службы в армии. Он жевал резинку, пуская пузыри, и сразу проявил полное дружелюбие.

– Сколько вам лет, лейтенант? – спросил Александр.

– Двадцать семь, сэр.

Этот парень, выглядевший слишком молодо для службы в армии, был старше, чем Александр в момент возвращения в Соединенные Штаты, после десяти лет безжалостных кровопролитий. Александр опустил голову.

Элкинс готов был к зрительному контакту. Мерсер вообще не смотрел в глаза.