Кумир и поклонницы - Мэг Кэбот

— Хочешь колы? — спросил Люк, подходя к огромному холодильнику.

— Хм, — ответила я. В доме Люка работал кондиционер. Было что-то около двадцати градусов. А на мне только влажный купальник и шорты.

Почему-то я думала только о том, что Люк сказал в машине. Что я — другая.

— Конечно, я буду колу, — ответила я.

— На. — Люк протянул мне колу. — Давай выйдем на террасу.

И к моему облегчению, секундой позже он открыл огромную раздвижную дверь на террасу, которая выходила на озеро, и мы снова оказались на солнце.

Вид из дома был потрясающий — мой папа все отлично спланировал. Перед нами раскинулось хрустально голубое озеро, окруженное деревьями. По глади воды скользили парусные шлюпки. Солнце палило так, будто была середина лета, а не весна, и повсюду распевали птицы. Покой, тишина и все располагает к отдыху.

Плохо, что через час сюда пожалуют папарацци. По крайней мере, это произойдет тогда, когда по окрестностям разнесется известие о том, где брошенный Анжеликой Тримэйн Люк Страйкер зализывает свои раны.

Люк взгромоздился на перила террасы и покручивал в руках банку пива, которую вынул — я не заметила когда — из холодильника. Меня не оскорбило то, что он не предложил пива мне — я совершенно точно не тот тип девушки, которому предлагают выпить пива, — но мне было интересно, откуда пиво у него. Ему еще нет двадцати одного года, а за этим в Индиане следят очень строго.

Потом я вспомнила. Он же кинозвезда. Он может потребовать пива, сколько захочет и когда захочет.

— Приятно здесь, а? — сказал Люк, сделав большой глоток.

Я отхлебнула колы. Она была вкусная и с пузыриками, как я люблю.

— Ага, — сказала я. Я никак не могла понять, зачем он позвал МЕНЯ к себе домой?

— Я никогда не ходил в среднюю школу, — внезапно сказал Люк — явно озеру, поскольку он даже не смотрел на меня. — У меня был личный учитель. Я видел настоящую школу только в кино или по телевизору. Я не представлял себе… не представлял себе., какова настоящая средняя школа.

Люк сделал еще глоток пива и опустил банку.

— Но настоящая школа в реальной жизни совсем не такая, как в кино, — продолжал он. — В реальной жизни она в десять миллионов раз хуже.

Я просто смотрела на него. Что я могла сказать?

— Эти дети в твоей школе, — сказал Люк, съехав с перил и растянувшись во весь рост на полу террасы, — самые грубые, самые сквернословящие и самые ничтожные люди, которых я когда-либо встречал. У них — ты знаешь, что такое сочувствие?

— Хм, — сказала я, — сострадание друг к другу?

— Точно. На съемках фильма «Небеса, помогите нам!» был один консультант, очень почтенный человек, который помогал разобраться со сценарием и прочее. Так вот для него сочувствие значило очень многое. А в клэйтонской средней мало кто сочувствует другим… Большинство безжалостно третирует слабых и считает идолами сильных.

Я поняла, что в этот момент должна заговорить,

— Это неправда, — сказала я, поскольку никогда не делала идола из Курта Шрэдера. — Не все…

— О нет, не все, — быстро согласился со мной Люк. — Многие сидят сзади и наблюдают, как издеваются над их товарищами. Эти люди даже хуже, чем быки, те сильные… По-моему, приличные люди должны что-то предпринять, чтобы остановить издевательства, но они слишком трусливы, поскольку им не хочется оказаться следующими в очереди.

Я, конечно, не идеализировала среднюю школу. И все же мы были не НАСТОЛЬКО плохи.

— Ну уж и вовсе неправда, — сказала я. — Ты же сам видел, что я пошла за Кэйрой…

— О, конечно, — сказал Люк. — Ты пошла за ней. Ты вытирала ее слезы. Но ты ничего не сделала, чтобы попытаться их остановить.

— А что я могла бы сделать? — Комок, который исчез было из моего желудка, появился снова. Мне просто не верилось. Он пригласил меня, чтобы снопа критиковать? Что это такое? Я, в сущности, не ожидала ни исповеди в неумирающей привязанности, ни сладких поцелуев или чего-нибудь еще, но

Люк вел себя нечестно. — Ты хочешь, чтобы я выступила против всей школы? Люк, Кэйру НИКТО не любит…

— Да, — сказал Люк. — Кэйру никто не любит. И я не могу сказать, что я их в этом виню. Я слышал, как ты разговаривала с ней в дамской комнате. Я слышал, что ты ей говорила. Это был хороший совет, быть может, лучший из всех, которые она получала, и она его отвергла. А тебе, Джен, не приходило в голову, что правда не только то, что не любит Кэйру, но и то, что все любят тебя?

Я покачала головой.

— Это не так…

— Это правда, и ты это знаешь. Назови мне человека, которому ты не нравишься. Хотя бы одного.

Нечего было и задумываться. Я серьезно подозревала, что не нравлюсь мистеру Холлу. Поскольку до сих пор не справлялась с хореографией.

А как насчет Курта Шрэдера? Курт Шрэдер меня недолюбливал. Ну, а может, вообще никогда обо мне и не задумывался. Но это не значит, что когда он вспоминал обо мне, он делал это с удовольствием.

— Ерунда, — сказал Люк, когда я в качестве примера назвала два этих имени.

— Хорошо, — недовольно сказала я. — Хорошо. Давай считать, что я всем нравлюсь. Это неправда, но давай просто согласимся с этим. И что?

— И ЧТО? — Люк перестал прохаживаться и недоуменно посмотрел на меня. — И ЧТО? Джен, ты не понимаешь? Ты находишься в невероятном положении. Ты могла бы произвести в этом месте реальные преобразования, но, похоже, ты этого не осознаешь.

ПРОИЗВЕСТИ РЕАЛЬНЫЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ? О чем это он говорит?

И вдруг меня осенило. Ясно, чего хотел Люк. И вот почему он пригласил меня к себе. Это было так очевидно, что и слабоумный все понял бы, но не я. Ох, нет. Не я.

Люк проводил кампанию. Знаете, из тех, что всегда проводят знаменитости.

Люк решил провести кампанию по внедрению в клэйтонской средней школе понятия «сочувствие», и он хотел, чтобы я этим занялась.

Я съехала подальше по скамейке и устало сказала:

— Ох, братец…

— И никаких мне «Ох, братец», Джен, — сказал Люк. — Ты знаешь, что я прав. Я, Джен, наблюдал за тобой. Последние четыре дня я ничего не делал, только наблюдал за тобой. И пришел к выводу, что ты единственный человек во всей этой вонючей школе, которому не безразличны, действительно не безразличны люди. Ты думаешь не только о себе — готов побиться об заклад, что о себе ты думаешь в последнюю очередь. И это замечательно, Джен. Это на самом деле похвально. Я не говорю, что тебе нужно переделать кучу дел, чтобы все стали лучше. Но как посторонний наблюдатель я должен сказать, что ты могла бы сделать много больше.

Я не могла с этим согласиться. Правда, не могла. — Что ты имеешь в виду, говоря МНОГО БОЛЬШЕ? — завопила я. — Я так много всего делаю, что к концу дня бываю совершенно без сил. Ты думаешь так легко быть МНОЮ? Вовсе нет! Это, на самом деле, очень, очень трудно.