Каждый его поцелуй - Лаура Ли Гурк

К её облегчению, он не стал спорить. Мур вновь занял своё место на скамейке, слегка повернувшись в сторону Грейс.

– За время нашего знакомства я понял о вас одну вещь. Вы не тщеславны.

– Напротив. Ничто человеческое мне не чуждо, меня тоже посещают тщеславные мысли.

– Мне бы очень хотелось узнать какие.

– Не узнаете.

– Правда?

Его мягкий, но решительный голос вызвал в ней вспышку радостного предвкушения, но она притворилась невозмутимой.

– Уверяю вас, они не стоят такого пристального внимания.

– Но если я их узнаю, то смогу бесстыдно воспользоваться.

Не дав Грейс времени на раздумья, Мур повернулся к роялю и принялся играть гаммы. Она опустила взгляд на его руки. Длинные, сильные пальцы двигались по клавишам почти ласково, медленно, обдуманно. Мур играл с полным пониманием того, что делает.

Сначала гаммы звучали как обычно, он играл одну ноту за другой в идеальном порядке. Но через несколько минут, всё изменилось. Его правая рука двинулась вправо, а левая – влево, исполняя мажорный и минорный лад в зеркальном отражении. Он ускорил темп с четверти тона до одной восьмой, а его руки вернулись к центральным клавишам, он снова ускорил темп, и его руки опять двинулись в противоположных направлениях.

Затем Мур сменил технику, теперь его руки двигались параллельно, добавляя альтерации. Грейс зачарованно наблюдала за тем, как он переключился на гармонические и мелодические минорные гаммы, затем на квинтовый круг. Потом переключился снова, на этот раз с гамм на лады, его пальцы задвигались быстрее, ударяя по клавишам сильнее. Ионийский лад, затем дорийский, фригийский, лидийский. На лидийском ладе она перестала заострять внимание на отдельных нотах и просто стала слушать, зачарованно глядя на неистовые движения его рук. Время будто остановилось, лады превратились в обрывки мелодий, нанизанных друг на друга. Некоторые она узнала, но многие нет. Вероятно, они были его собственного сочинения.

Грейс не знала, сколько прошло времени, но, когда его левая рука замерла, а правая вернулась к основным гаммам, она поняла, что Мур почти закончил. Исполняя лёгкую и весёлую мелодию в до мажор, он повернул голову и посмотрел на Грейс, его длинные волосы коснулись клавиш рядом с большим пальцем. Улыбнувшись ей, он взял последние ноты – игривое, дразнящее трио до-си-до.

– Позёр, – упрекнула его Грейс, стараясь не рассмеяться. – Обычные гаммы слишком скучны для вас?

Он убрал руки с клавиш.

– Я играю гаммы ежедневно, потому что так надо, но я всегда их ненавидел, даже в детстве, – признался Мур, откидывая назад волосы и поворачиваясь к Грейс, на его лице появилось выражение, как у школьника, застигнутого за шалостью. – Я потратил много времени на то, чтобы найти способ сделать их более интересными.

– И, осмелюсь предположить, этим свели с ума не одного учителя музыки.

– Нет. Обычно к этому моменту они уже несли моей матери заявление об уходе.

– Тогда вам пора начать волноваться. Изабель очень похожа на вас, и я могу поступить так же.

– Не можете. Вы разве забыли?

Тонкий намёк на их договор, что если она уволится до того, как Мур позволит, то он ей не заплатит, заставил Грейс напрячься.

– Мне стоит начать беспокоиться? – спросила она, стараясь придать голосу лёгкость.

– Определённо. – Он снова повернулся к роялю и начал наобум перебирать клавиши, как делал вчера. – Со мной гораздо труднее справиться, чем с моей дочерью.

Грейс вполне могла в это поверить, но решила перевести разговор на ребёнка.

– Как вы и просили, я оставила Изабель на попечение вашей горничной Молли Найт. Загляну в агентства, когда завтра поведу Изабель по магазинам. Я намерена приступить к собеседованию нянь как можно скорее.

– Превосходно.

Он больше ничего не сказал, и Грейс нахмурилась.

– Похоже, вас мало интересует воспитание дочери.

– Да? – Мур продолжал играть на рояле, не глядя на неё. – Возможно, потому, что я не привык к роли отца.

Его слова подтвердили то, что ей уже рассказала Изабель, и, говоря по правде, можно было сделать лишь один вывод. Ребёнок попросту не интересовал Мура.

– Понятно.

Он посмотрел на Грейс, нахмурив брови, словно его рассердил её вежливый ответ.

– Мать Изабель умерла. Я узнал о существовании дочери только, когда она появилась на пороге моего дома. Мне никто не говорил, что я отец. Это стало для меня потрясением.

– А сейчас?

– Я... – Он замолчал и опустил взгляд на клавиши рояля. – Я не совсем понимаю, что с ней делать.

– Вполне логично. Я полагаю, что большинство отцов в вашей ситуации поначалу чувствовали бы то же самое. Но почему мать Изабель ничего вам о ней не сказала?

– Если вы просите меня как-то охарактеризовать мать Изабель, боюсь, что не смогу. Я её не помню.

– Совсем?

Он пожал плечами.

– Это дела давно минувших дней. В то время я был зелёным юнцом, у которого не обсохло молоко на губах.

– Судя по тому, что я слышала, – сухо проговорила Грейс, – с тех пор в вашей жизни ничего не изменилось.

Мур рассмеялся, не обращая внимания на её язвительное замечание.

– Отнюдь нет. Молоко обсохло, теперь я предпочитаю напитки покрепче.

Глядя на его улыбку, Грейс могла с лёгкостью поверить в то, что она предназначена ей одной. В ней снова просыпалась страстная, авантюрная натура, которая когда-то мечтала о том, что выходило далеко за рамки сельской жизни, деревенских танцев и брака с местным сквайром. В те далёкие времена она верила, что существует большой, захватывающий мир, в котором можно познать все прелести жизни, чего бы это ни стоило, а умопомрачительный, завладевший её сердцем, мужчина исполнит все мечты.

Вот почему Дилан Мур был так опасен для женщин. Его угольно-чёрные глаза и порочная улыбка опьяняли и обещали вечный праздник жизни.

Грейс напомнила себе, что больше не была той наивной, страстной и легко ранимой девушкой. Она превратилась в женщину, познавшую не только романтическую любовь и приключения, но и трудные времена, суровые реалии и каждодневные попытки не потерять твёрдую почву под ногами. Она усвоила урок. Жизнь безжалостна к тем, кто нарушает правила. Грейс глубоко вздохнула.

– От крепких напитков у меня кружится голова, – ответила она. – Они абсолютно меня не прельщают.

– Нет?