Измена. Он не твой - Яна Мосар

Марина пожимает плечами, и в ее голосе – легкомысленность, нарочитая, как будто она примеряет ее, как шарф на лето. – Это вроде как не мое дело. Хотя… если бы это был мой мужик, наверное, я бы… бросила уже его, а ей написала: "подавись".

А я и бросила. Только почему тогда все во мне все еще горит?

– Она мне ответила, что он не мой, – говорю негромко. – Вот понять не могу, к чему это.

Смотрю на Марину. Не моргаю. Прощупываю каждую реакцию – зрачки, уголки губ, дернулась ли бровь. Если Марина понимает, о чем речь, она покажет.

Марина фыркает, поправляя ремешок на сумке.

– “Он не твой”… Хм. Ну, либо хочет сказать, что он больше не твой. Типа, ты его потеряла. Или… может, намекает, что он вообще никогда твоим не был. Типа… чужой изначально. Был с тобой, а чувств – ни фига.

Она говорит с легкой усмешкой, как будто это всего лишь строчка из сериала, а не игла, которую мне воткнули под ребра.

– А может, – продолжает Марина, прикусывая ноготь и глядя на небо, – просто завидует. Типа, сама с ним, но понимает, что он все равно тебя любит, вот и злится. Такой… “он со мной, но не твой”. Как будто между строк: "он мой телом, но не душой". Ну, если бы я была бабой, которая увела, наверное, я бы так и написала. Чтобы уж наверняка. Чтобы больно было.

Я слушаю. Внимаю. Но все внутри меня, как будто отравлено.

Она говорит это легко. Даже с долей театрального вдохновения. Словно репетировала.

– А тебе не кажется, – тихо говорю, заглядывая в ее лицо, – что слишком уж точно ты понимаешь, что она хотела сказать?

Марина моргает. Раз. Два.

– В смысле?

– Ну, ты так раскладываешь. Как будто хорошо ее чувствуешь и знаешь.

Она смеется – коротко, звонко.

– Даш… Ты спрашиваешь, что это означает. Вот я и думаю, что это означает. Если не хочешь, я могу молчать. Сама разбирайся.

– А чего ты нервничаешь?

– Не люблю, когда меня спрашивают, а потом в чем-то обвиняют.

– Я ни в чем не обвиняю. Понять эту Анну хочу. Откуда она взялась? Почему в чате пишет? Она ведь знает, что я там есть, что вижу все. Как специально провоцирует меня. Или поссорить хочет.

– Да больных на голову мало ли, что ли?

Молчим обе.

Только шаги по плитке.

И между нами – не воздух, а вязкая тишина.

Как трещина в стекле. Ее вроде бы не видно сразу. Но стоит надавить – и все разлетится.

– Марин, – говорю я тихо. – А ты не хочешь мне ничего рассказать?

Она резко сбивается на ходу. Останавливается. Глаза чуть расширяются.

– О чем ты?

Я делаю вид, что смотрю в сторону, на воробья, клюющего крошки у лавки. А на самом деле слежу за ее лицом.

– Ну, не знаю… Может, что-то такое… что изменит мою жизнь. Или уже изменило.

Пауза.

Она опускает глаза. Щека дергается.

– Даш, слушай, я, знаешь, что подумала?

Я тоже останавливаюсь.

Смотрю ей в глаза. Секунду. Две.

И в какой-то момент я вижу, как внутри нее все сжимается. Лицо натягивается, как перетянутая скрипичная струна. Вот-вот сорвется.

– Я тут Вичку на днях встретила.

Имя вспыхивает, будто фантик: рыжие кудри, круглые очки с трещиной и вечный запах кофе с корицей.

– Она в Москву уехала после третьего курса, сейчас вернулась, свободная. А давай мы ее попросим проверить Ярослава. Ну так. У нас свой человек будет. Пусть соблазнит его, а мы посмотрим, правду он говорит или нет. Потому что если у него есть любовница, то он клюнет и на другую девушку. А там, поверь, есть на что. Позвонить ей?

– Отличная идея, Мариш. Спасибо, если бы не ты…

– Да перестань, подруги же.

Я только улыбаюсь в ответ.

– Конечно. Подруги.

И продолжаю идти. А она идет рядом.

– У меня вообще ближе подруги нет. Вот муж ушел, а подруга осталась. Это так ценно.

– Даша, – обнимает меня, – ну, хватит. Нормально все будет.

– Не представляю, что бы делала, если бы и ты меня предала, – произношу, стараясь, чтобы в голосе звякнула только легкая насмешка.

Марина сразу кивает, слишком рьяно, как пружинка.

– Ну, что ты, Даш, – льется мед. – Мы же с тобой… сестренки почти. Ты у меня одна такая! – она прижимает ладонь к груди и бросает жалобный взгляд. Мол, верь давай.

Я усмехаюсь.

– Сестренки, – повторяю, ловя легкий порыв ветра. – Только без обмена мужьями, ага? А то мода нынче странная.

Она хихикает – нервно, будто скрипнула плохо смазанная дверь.

– Да брось! Я вообще не понимаю, как можно позариться на чужого мужа. Фу.

– Фу‑у, – протягиваю я, делая вид, что любуюсь небом. – Особенно, если он сам прыгает к тебе в кровать, да? Тут ни одна порядочная подруга не устоит.

Марина спотыкается на ровном месте, едва не роняет сумку.

– Что? К‑кто к кому прыгает?

– Да так… гипотетически, – я пожимаю плечами. – Представь. Уставший, нервный, ищет утешения. За плечо – бац, и ложится. А ты ж "сестренка", отказывать неудобно.

Она сглатывает. Слышно, как сухо щелкнуло в горле.

– Ты шутишь, – выдавливает. – Я бы никогда…

– Никогда? – поднимаю бровь. – Знаешь, "никогда" – интересное слово. То есть вчера "никогда", а сегодня – хоп, и утро в одной постели. Жизнь, она такая. Любит подкидывать сюрпризы.

Марина силится улыбнуться, выходит гримаса.

– Сюрпризы… да. Главное, чтоб никто не узнал, правда? – я беру ее под руку так же, как она минуту назад меня, и чувствую, как у нее дрожат пальцы. – Иначе ведь больно будет всем, кто верил.

Она мнет ремешок сумки.

– Даш, может, хватит этих жутких примеров? У тебя и так нервы…

– О, про мои нервы ты беспокоишься? Какая трогательная забота, – киваю и отпускаю ее руку. – Знаешь, я тут решила, нервы надо беречь. Поэтому я больше никому не верю на слово. Ни мужу, ни… – смотрю прямо ей в глаза – ни даже самым близким "сестренкам".

Марина сжимает губы, взгляд мечется.

– Ты… ты меня ранишь, – шепчет.

– Бывает, – отвечаю ровно. – Но раны