Пробежать под радугой - Сандра Мэй

До гор было далеко, и своими глазами она увидела очень многое.

Миссис Джонс обняла милую мисс Мэллори и пригласила приезжать в любое время. Рыжий Джои снес сумки и чемоданы в такси. Чета Эвансов весело помахала им руками с балкона. Над Лондоном плыли лиловые сумерки, и вскоре запахло вокзалом — Франческа с детства обожала этот запах, суливший путешествия и новые открытия.

Чинный кондуктор проверил их билеты, и они разместились в уютном купе на двоих. Закрыли дверь, переглянулись — и принялись увлеченно целоваться. Остановились они только тогда, когда поняли, что через окно на них с интересом пялится весь перрон. Потом Алан задернул шторы, но тут поезд тронулся, и Франческа немедленно припала к окну. Больше всего на свете она любила смотреть в окна поездов, автобусов и прочих видов транспорта, придумывая сказочную жизнь в пробегающих мимо домиках.

Алан с улыбкой наблюдал за ней, а потом незаметно задремал, убаюканный перестуком колес и непривычным ощущением покоя и мира в своей исстрадавшейся душе. Кот из “Глобуса” на мягких лапах прошел и накрыл его клетчатым пледом. Франческа улыбалась из темноты. Дженна погладила его по волосам и помахала рукой, а потом растаяла во тьме, но тьма эта была уже другой, не страшной, не душной, а теплой и нежной, словно бархат или пух черной козы. Лори не разрешила односельчанам забить черного козленка с тремя рожками, и он вырос в здоровенного козла, и бегал повсюду за Лори, точно собачонка, а сторожил дом лучше любого волкодава. Волкодавы все на дальних пастбищах, там вереск сейчас цветет, и пахнет медом, а губы у Франчески сладкие, словно мед, алые, как вишни. Вишневое варенье Билли очень любит, а Мэри — яблоки.

Алан спал, а Франческа с нежностью смотрела на него. Подумать только, всего пару недель назад она и не знала о его существовании, а сейчас едет с ним на край… ну, не света, но Англии, и все не может наглядеться на худощавое, усталое лицо, на темные волосы, прилипшие к вспотевшему лбу, на сложенные на груди нервные красивые руки.

Поезд уносил их на север, и никто из них не знал своей судьбы, лишь смутно ощущая, что скоро все решится к всеобщему удовлетворению.

Утром проводник разбудил их за пятнадцать минут до станции, и Франческа узрела родную страну во всей красе.

Хмурое низкое небо было свинцового цвета и все затянуто тучами. Дождик — нет, это был не дождик, это была тонкая завеса из дождя, не отдельные капли, а сплошная мокрая стена. Было полное ощущение, что солнце никогда больше не вернется на эти небеса, тепла не будет, да и просыпаться было незачем.

У Франчески испортилось настроение, она хмуро смотрела в окно, кутаясь в свой солнечный палантин, а потом внезапно просияла и спросила:

— Алан! А вот это серенькое, пониже неба… Это же море?!

Он невольно улыбнулся тому, как стремительно поменялось ее настроение, и мельком подумал, что уже тысячу лет не просыпался с улыбкой.

— Это не просто море. Это твое море.

— Спасибо, конечно…

— Франческа, как тебе не стыдно! Это — Ирландское море!

— Ох. Действительно. Так значит, напротив Дублин?

И она стала вглядываться в туманную хмарь, словно пыталась разглядеть за ней свое детство, и еще живого отца, и маму, такую молоденькую и хорошенькую, что все завидовали Джейку Мэллори… а потом пришли слезы.

Алан, оказывается, не мог видеть, как она плачет. Он молча сел рядом, обнял за плечи, и она доверчиво ткнулась носом ему в плечо. Это было странное ощущение. Забытое. А быть может, никогда им и не испытанное в жизни. Ему доверяли, на него опирались, в нем были уверены, и это вовсе не было обременительным, а, наоборот, наполняло силой.

Они сошли на вокзале в Ливерпуле, а уже через пятнадцать минут такси высадило их в порту, и тут Франческа окончательно развеселилась. Здесь она была главной, не Алан. Терпкий запах моря, рыбы, смолы, мазута; крики и ругань грузчиков, гудки сирен, плач чаек, совершенно непонятное бухтение громкоговорителя; лязг погрузчиков, скрежет снастей, шныряющие туда-сюда крошечные грузовички, люди в замасленных робах, хорошие, веселые люди с коричневой и просоленной кожей, с огромными жесткими руками, с ясными глазами — музыка порта сложилась в ушах Франчески в настоящую симфонию, и она с наслаждением слушала ее, впивая каждой клеточкой тела. Слезы вновь стояли в карих глазах, но теперь это были слезы счастья. Алые губы чуть пошевелились, и Алан расслышал, как она прошептала: “Я дома, мама. Папа, здравствуй”. Ему стало немного одиноко, и легкая ревность уколола сердце, но он быстро прогнал это чувство, взял Франческу за руку и повел к нужному причалу.