Кощеева гора - Елизавета Алексеевна Дворецкая

Вот и еще кто-то из кровных родичей Святослава мог лишиться жизни от рук Игморовой братии! А он надеется на это, вместо того чтобы бояться! Снова вскипела досада и злость, и Прияна глубоко вдохнула, стараясь успокоиться.

– Они тебе дороже братьев! – вырвалось у нее.

– Они и есть мои братья! – Святослав повернулся, положил руку ей на затылок, пригнул к себе и прижался лбом к ее лбу. – Запомни. Игмор мне дороже всех кровных братьев. Его жизнь мне – как своя. Он спас мне жизнь, и я его ни за что не сдам, хоть Свенельдичу, хоть Кощею самому. Когда он…

Святослав запнулся. Помедлил и поцеловал Прияну, будто решив: хватит разговоров. Она сделала над собой усилие, чтобы ему ответить, не дать догадаться, что его поцелуи для нее утратили вкус. Его словно подменили: это был чужой человек, недобрый, жесткий, равнодушный. Вернется ли тот прежний, которого она полюбила семь лет назад?

Или он с первого дня ей только мерещился? Семь лет она прожила с ним единой душой – или ей так казалось? Но события этого лета высветили всю глубину ее ошибки. Знала ведь, после случая с Горяной Олеговной должна была понять, что ее разбитая душа для Святослава не преграда. Тешилась надеждой, что все наладится. Женщина всегда этим тешится, поливая засохший цветок любви слезами души, пока не поймет, что он истлел, никакой весне не оживить то, что рассыпалось в прах.

А все тот треклятый золотой меч из волотовой могилы! Из-за него Святослав обезумел и ничто ему теперь не мило, кроме цесарского венца. А она сама отчасти помогла передать меч Святославу. «Противиться было бесполезно, – сказал ей Мистина, когда она на днях заговорила с ним об этом. – Такие дары получают по воле богов. Спорить с богами, как ты ни будь силен, неразумно. Но если нельзя одолеть их волю, умный человек устроит так, чтобы не дать их воле сокрушить его. Это почти всегда в нашей власти, но этот путь требует осторожности и осмотрительности – иногда на всю жизнь».

Мистина знал об этом все: скользя между молотом и наковальней, понимая, когда пустить в ход осторожность, а когда храбрость, когда прямоту, а когда лукавство, он сейчас был в Русской земле немногим хуже настоящего князя. Прияна раньше не думала, что ей придется научиться осторожности и осмотрительности. Не только Святослав изменился, сама Прияна изменилась вместе с ним. Прямодушная и честная, она разом научилась хитрить. Отвечая на его объятия, пыталась вызвать в себе прежнюю любовь, но его провинности стояли стеной. Притворная любовь стала ее оружием, а самоуверенность мужа, как она знала, помешает ему даже краем мысли заподозрить обман.

На быстрый успех своих розысков Прияна и не рассчитывала. Это примирение и есть успех. Теперь, если Святослав узнает хоть что-то об Игморовой братии, она уж постарается этого не упустить.

Но чем же Игмор ему так услужил, что стал дороже кровных братьев? Только то, что они выросли вместе, едва ли заставило бы Святослава забыть долг перед настоящим своим родом ради какого-то сына хирдмана и рабыни…

Глава 8

Перед возвращением в Киев Святослав и Прияна провели в Вышгороде еще пару дней. Назавтра Прияна заметила в гриднице двоих, кому находиться здесь вроде бы не полагалось, – Блискуна и Истоту, сыновей боярских из Киева, не принадлежащих к гридьбе. Прияна знала, чья это родня; изображая сочувствие, приступила к расспросам, однако оба клялись, что о пропавших Градимире и Девяте не знают ничего и сами надеялись что-то выведать у князя. Ивор рассуждал, есть ли надежда склонить Мистину принять виру, которую Святослав предложит ему за вину Игмора с побратимами. Прияна горячо поддержала этот замысел и лукавила только наполовину. Она знала, что за убийство кто-то должен ответить; хотела, чтобы ответчиком оказался Игмор, вот только не верила, что виры серебром здесь будет достаточно.

Речица в эти дни только и искала, как бы услужить княгине. На второй день Зоранка подошла к Прияне с просьбой: оставить с ней Альрун и Альвёр, чтобы пожили дома, а взамен взять с собой Речицу.

– Пусть девчонки дома побудут, с матерью, а то годами не видятся, – уговаривала Прияну Речица. – Им бы и замуж пора, и коли в Киев к ним не посватался никто, может, здесь сыщут себе суженых, при родителях и останутся. А за них я сама тебе послужу, за двоих постараюсь. Мне и самой охота в Киеве пожить, на новых людей посмотреть, себя показать.

Всякий, глядя на приятную собой, нарядную молодую вдову, понял бы: ей хочется поискать себе нового мужа среди свежих, еще не приевшихся лиц. «Видно, здешних всех уже перепробовала, никто больше не по вкусу», – заметила Прияна мужу, и Святослав безразлично двинул плечом.

Так и вышло, что когда Святослав с малой дружиной и женой отправился вниз по реке назад в Киев, вместо Альрун и Альвёр среди пожитков Прияны сидела Речица, одетая для дороги в простую серую дергу, и ее большие карие глаза радостно сияли. В Киев прибыли в середине дня; поручив ключнице, Багуле, поместить Речицу в Малфридину избу и познакомить с дочерьми Славчи, Прияна больше о ней не думала. Тайное ее внимание было направлено на дочерей Жельки, но те ходили мрачные, против обычного неразговорчивые, и ничто в их поведении даже не намекало на получение хоть каких-то вестей о троих сгинувших братьях.

Отсутствие Игмора, крупного и шумного, ощущалось всеми, даже Прияной, никогда его не любившей. Куда приятнее было всякий день видеть в гриднице сменившего его Хрольва Стрелка, человека спокойного, рассудительного и толкового. Четыре его дочери заметно потеснили дочерей Жельки в делах по хозяйству; Прияна была этому рада, но являла милость сестрам Игмора, опасаясь, как бы они не скрылись с глаз.

Помимо этого жизнь пошла обычным порядком. Прияна занималась детьми и хозяйством, тайком наблюдая за всяким, кто мог принести некую весть. Так она и приметила однажды, что Болва явился с торга в явном возбуждении и принялся о чем-то оживленно, хоть и вполголоса, толковать Святославу. Насторожившись, Прияна, однако, не стала сразу подходить, а понаблюдала за ними издали. Болва как будто убеждал князя в чем-то. Сам был взволнован, но старался это скрыть. Болва, как знала Прияна, был человек довольно живой, но к тридцати с лишним годам выработал