Куко́льня - Анна Маркина

хорошо что я больше не одна и простудиться и остаться без червячков и потерять куриного бога что положили в карман на прощание ветер бился в проржавевшие стенки гаражей как полоумный и вот наконец прибыли сняли тяжёлый замок включили свет пахло сыростью и старыми вещами в ящиках ждали своего часа принесённые с помойки куклы с выдернутыми руками или ногами или разрисованными липами старые тряпки дырявые колготки музыкальный механизм выдранный из медведя свадебное платье лампа журналы с распухшими от влаги страницами сложенные картонные коробки на пыльных полках спали уродливые инструменты молоток пила кувалда напильник плоскогубцы стояла швейная машинка «Подольск» он положил Леночку на холодный стол.

Ромбов изучил посетителей читального зала. Старик, похожий на большую стрекозу, – в широком синем пиджаке не по размеру и в очках с круглыми толстыми линзами. Плотный мужчина средних лет с лысиной, какого-то общезнакомого вида. И красивая девушка в голубом воздушном платье. Он сразу вспомнил, как она скандалила в ректорате педа, хотя она и изменилась за лето.

Он обратился к тому, что с анархией:

– Николай Иванович?

Искомый поднял голову и тут же с некоторым облегчением подсёк холодную мысль: его преследователем был ещё совсем мальчишка, очкастый, пружинистый, невысокий, похожий на студента-ботаника.

– Это я вам звонил, – продолжил Андрей (девушка подняла глаза и с любопытством теперь прохаживалась по нему увлечённым взглядом). – Ромбов. Андрей Романович. Центр «Э».

– А… да, – спотыкаясь между гласными, протянул Зелёнкин.

– У меня к вам ряд вопросов…

Зелёнкин обернулся к Юле, потом обратно, к своему гонителю:

– Здесь моя студентка… и ещё… – он показал на старика-стрекозу. – Уйдём?

– Можно здесь.

Из спокойного тона и вежливого отношения напрашивался вывод, что арестовывать никто никого не собирается.

– Вы занимаетесь исследованием солярных символов, так? Я видел статью в газете.

Ромбов придвинул стул и устроился с другой стороны стола, так что оказался по диагонали от Зелёнкина и как раз напротив девушки.

– Я… публикуюсь в «Нижегородском наблюдателе», да. Статьи на разные темы. Краеведение, история, литература. О символах тоже писал.

– Можете мне рассказать для начала всё, что вам известно об этом? – оперативник нарисовал хвостатый знак.

Камень с сердца Зелёнкина упал.

– Это? – достаточно было беглого взгляда. – Трискелион, древний знак, в переводе с греческого означает…

– «Трёхногий», – подхватил Андрей. – Почему трёхногий? Больше похоже на щупальца чудовища.

– Если только постоянный ход жизни кажется вам чудовищным. Смотрите, здесь линии округлые, но сохранились варианты знака с прямыми ломаными линиями или даже с прорисованными ногами. Помните, например, символ Сицилии?

Зелёнкин спросил по привычке, как спрашивал у неразумных студентов, не ожидая что-то выудить из их памяти, но Ромбов удивил его:

– Да, подождите. Я видел… три ноги и женское лицо посередине. Это одно и то же?

– Во всяком случае, одного происхождения…

– И откуда они взялись? Территориально.

– Я вам не смогу ответить. И никто не сможет. Это солярный знак. Встречается у греков, крито-македонцев, этрусков, кельтов, у народов Гималаев. Это магическая сила, доступ к которой открывали для себя разные народы.

Ромбов взвесил про себя полученную информацию.

– Хорошо. А он хороший или плохой? Я так и не понял.

– В каком смысле?

– Раньше люди верили в то, что он помогает, охраняет или, наоборот, это что-то вроде сглаза? Многие пишут, что символ «позитивный»… Но почти везде он связывается со смертью.

– Как бы это объяснить?.. С помощью огня можно приготовить пищу и спастись от холода. А можно выжечь деревню. Как интерпретировать огонь: как добро или как зло? Смотря кто интерпретирует. И смотря кто несёт огонь: Прометей или инквизитор. Такая же история, например, со свастикой. У меня есть книга, где я исследую этот вопрос. Что для вас свастика: символ чудовищного преступления против жизни, газовых камер и чёрного дыма концлагерей?

Ромбов поискал в памяти:

– Да. Свастика, утверждённая Гитлером в 1920 году как символ Национал-социалистической рабочей партии, знаменовала торжество арийской расы и Третьего Рейха. В 1946 году после Нюрнбергского процесса была признана противозаконной многими современными государствами.

Зелёнкин кивнул:

– Но до того, как знак был поднят на знамёна нацизма, сотни и даже тысячи лет свастика была солярным символом, распространённым по всему свету: в доколумбовской Америке, Африке, Евразии… Символом благоденствия и процветания.

– То есть трискелион всё-таки чаще используется как оберег, знак защиты?

– Да. Но если он окажется в опасных руках… Вы понимаете? Нельзя ручаться.

Ромбов не собирался раскрывать обстоятельства дела и хотел рассмотреть только теоретическую часть. Но уже не смог остановиться.

– Так… А от чего он может защищать мёртвого человека?

Зелёнкин постарался не выдать страха, который опять начал расползаться под кожей. Не стоило говорить, но ему хотелось объяснить:

– Может быть, это оберег для души покойного, чтобы не потерялась во время перехода? А может быть, трискелион защищает не душу, а, наоборот, от неё?.. – Он пронзительно посмотрел на оперативника.

– Защитить мир от плохого человека? – Ромбов задумался. Это полностью переворачивало сложившуюся картину. – Но человек мёртв…

– Это если вы не верите в существование жизни после смерти. А если телесное умирание всего лишь этап большого пути? Именно так, во всяком случае, считает большинство земных культур. Кельты, например, верили, что душа человека может вернуться, если у неё есть проводник. Друиды могли быть проводниками, а могли, наоборот, запечатать вход.

– То есть могила в данном случае – это ворота между миром жизни и смерти, и трискелион закрывает эти ворота, чтобы никто не пострадал? Такой ритуальный смысл?

– Всё может быть, – простодушно согласился Зелёнкин.

Непонятно было, верит ли он сам в то, что говорит. В странствия душ и в силу трискелиона. Но Андрей не спросил об этом. Как-то сама собой грохнула мысленная вспышка.

– Получается, тот, кто оставил знак, считал умершего плохим человеком, от души которого надо защищать живых?.. А если это целая группа людей, то, возможно, он питал отвращение к их культуре или религии.

– Я уже не понимаю, о чём речь. У вас есть ещё вопросы? – скупо поинтересовался Зелёнкин. – У меня работа. И ученица ждёт.

Ромбов почувствовал себя школьником, решившим задачку по математике, к которому учитель, добившись правильного ответа, потерял интерес. Он обратился к Юле:

– Я вас отвлёк?

– Меня – нет, – Юля весело тряхнула головой.

Андрей рассмотрел её внимательнее: она была одета не так вызывающе, как в прошлый раз.

– Надеюсь, вы не сказали ничего секретного? А то, может, возьмёте меня в программу по защите свидетелей, на всякий случай?

Андрей смутился, не знал, как реагировать.

Зелёнкину ужасно не понравилась эта сцена.

– Всё, мы закончили? – с несвойственной ему резкостью попытался