Дочь мольфара - Ри Даль

Однако тонкие ладони взмокли от пота, а верёвка уже чуть истрепалась, узел ослаб.

Издав, нечеловеческий стон и скрутив пальцы так, что они едва не раздавили друг друга, Агнешка всё-таки выдернула из верёвочной петли правую кисть, а с левой справилась ещё быстрее. И, наконец, пленнице удалось слезть с алтарного стола.

Холод ударил ей в стопы, когда она спрыгнула на пол. Осознание своей наготы и беспомощности ранило страшнее, чем давешние пытки. Утерев с глаз последние слёзы, Агнешка отыскала в углу брошенный там тулуп, завернулась в него.

Заледеневшие истерзанные конечности отказывались слушаться, но она всё-таки побрела вперёд. Происходившее в стенах церкви было знакомо ей по звукам, но пригвождённую к стене Каталину Агнешка увидела лишь сейчас.

Несчастное обескровленное тело болталось, будто бы прибитая гвоздём тряпица. И настолько бесчеловечно, страшно и зверски выглядела эта картина, что Агнешка даже не смогла толком испугаться.

Её мутило, и вместе с тем острое чувство жалости не давало отвернуть взор. Агнешка смотрела на обезображенный труп и тихонько всхлипывала, боясь представить, какие муки испытывала эта бедная девушку. Её лицо до сих пор искажала мученическая гримаса, повествующая о боли и страдании.

— Подойди… — вдруг произнесла Каталина.

Агнешка шарахнулась прочь, зацепила ненароком высокое кадило, которое с грохотом повалилось на пол, рассыпая свечи. Страх сжал её изнутри. Агнешка затаила дыхание, ожидая, что произойдёт дальше.

— Подойди… — повторила Каталина.

Её синюшная голова, похожая на череп, обтянутый мёртвой кожей, с впалыми глазами и красными дорожками крови, чуть приподнялась.

Агнешка не пошевелилась. Её приковало к полу кошмаром творящегося мракобесия.

— Подойди, не бойся… — попросила Каталина совсем ласковым, хоть и слабым голосом.

И Агнешка вдруг поняла, что разговаривает с ней вовсе не дочь священника. Та заикалась, да и дело было не только в обрывистой речи. Произносимые интонации чудились будто бы знакомыми, хотя Агнешка, пожалуй, никогда не слышала этот голос.

— Каталина?.. — спросила она, уже зная ответ наверняка.

— Нет, я — не Каталина, — мёртвая дева мягко и ужасающе улыбнулась. — Каталина ушла в Навь. Теперь и мне туда пора.

— Кто ты есть?.. — Агнешка всё же решилась подойти, но всего на один короткий шажок.

— Меня зовут Сарика. Много-много зим назад я подарила тебе жизнь.

— Ты — моя матушка?..

— Да, Агнеш.

— Но… — пробормотала Агнешка. — Тятя сказал, ты умерла…

— Так и есть. Умерла. Штефан схоронил меня и забрал тебя к себе. Но я не смогла оставить тебя насовсем. Я хотела видеть, как ты растёшь. Я приглядывала за тобой.

— Ты была рядом?.. Всё это время?.. — Агнешка сделала ещё один шаг, на ресницах её вновь скопились слёзы.

— Да, — подтвердила Сарика. — И я очень хотела тебе помочь. Уберечь тебя от опасности, но… не смогла… Прости меня, Агнеш…

— Матушка… — сорвалось с губ такое знакомое и совершенно новое слово.

Слово, которое Агнешке хотелось повторять много-много, часто-часто. Хотелось всё детство. И сейчас хотелось. Но слово это теперь чувствовало себя будто бы неуютно на её устах. Это было запоздалое слово, печальное и липкое, как сама смерть. И её матушка Сарика действительно умирала сейчас, умирала насовсем.

Она устала. Многие годы Сарика копила силы, она клялась себе день за днём, что сумеет в нужный момент защитить дочь, что придёт к ней на помощь. Потому что самой Сарике никто не помог. Кроме мольфара, который даже не знал её. Но помог. И вдохнул жизнь в крошечное существо, дал всё, что мог дать.

Даже имя Агнешке дал Штефан. А Сарика…

Сарика просто наблюдала издалека. Иногда смеялась вместе с Агнешкой, иногда вместе с ней плакала. Иногда пробовала явиться той во снах, но после таких снов Агнешка становилась только сильнее грустна. И Сарика всё чаще вела себя тихо — следовала за дочерью незримо молчаливой тенью.

— Но, когда я поняла, что опасность тебя подстерегает, постаралась вернуться к тебе, — объясняла Сарика. — Каталина разрешила мне забрать её тело. И ей я обещала отомстить. Но не отомстила. Я слишком слабая… И всегда такой была. Ты, Агнеш, пошла не в меня. Ты сильная. Как твой отец.

— А кто мой отец?.. — зачем-то спросила Агнешка, чувствуя неприятный жгучий клёкот в груди.

Сарика потупила мутные глаза, а потом вновь посмотрела на дочь:

— Твой отец — мольфар Штефан. Он не родил тебя. Но он тебя вырастил. Это больше, много больше, чем всякое другое отцовство. И ты должна его беречь, Агнеш. Я больше не помогу. Я больше ничего не могу…

Говорящие губы замедлились. Агнешка чувствовала, что Сарика окончательно покидает этот мир. И сколь ни было ей горестно, сколь ни было ей страшно, она не желала вот так прощаться. Ни с кем не желала. Совсем ни с кем. Никогда.

— Прости меня, Агнеш… — Сарика заплакала. — И прощай.

И Агнешка всё-таки подошла к ней близко-близко, положила свою живую ладонь на мёртвую щёку.

— Бог простит, — сказала она. — А мне не за что тебя прощать. Ты подарила мне жизнь…

— И я очень хочу, чтобы ты была счастлива, — проговорила Сарика совсем медленно и почти неслышно. — Но меня зовёт Навь. Больше мне тут не место. Я хочу покоя. У меня больше нет сил противостоять злу… А у тебя есть.

— Матушка, — взмолилась Агнешка. — Матушка, скажи мне хотя бы имя того, кто был мне отцом по рождении. Прошу, скажи.

Помолчав, Сарика едва заметно кивнула. Она чуть приоткрыла губы. Тихий свистящий шёпот еле-еле тронул удушливый воздух церкви.

Однако Агнешка различила в том шёпоте несколько звуков.

Глава 19

Чёрные тучи сгустились над Боровицей. Чёрные-пречёрные. Чернота их расползлась над гористыми землями ядовитой ртутью. И подними сейчас глаза к небу даже простой мирянин, понял бы, что свыше посылается недоброе знамение.

Однако сельчане пока не замечали ничего. Их умы заволокло ярморочное веселье. С приходом темноты представление продолжалось при зажжённых огнях. Люди пускались в пляс и прочее бесовство. Рекой лилась медовуха и хмельное пиво. Девицы взвизгивали восторженно, мужики всё бравурились потягаться в умениях с учёным медведем.

Всё село поглотила гипнотическая сила цыганского сглаза.

Но для Янко и Лисии то было лишь на руку. Незамеченные никем они легко преодолевали двор за