Дочь мольфара - Ри Даль

— Илка… Нашу Илку… убили, — не стерпев, Лисия заплакала.

Янко глядел на неё, не понимая, что такое несусветное она толкует.

— Как убили? Кто?..

— Отец Тодор, — обронила Лисия.

— Надобно отцу моему сказать…

— Нет, Янко! — тут же запротивилась Лисия. — Нет! Тодор и Агнешку убьёт, если ты не схоронишь её!

— Агнешку?.. — имя возлюбленной растеклось по венам Янко жестокой нестерпимой дрожью. — Где она?..

— Не знаю. Не знаю! Ничего не знаю! — рыдала Лисия. — Илка померла! Я только заслышала, как она просит к тебе бежать. Отец Тодор куда-то её уволок. Не знаю, куда! Не знаю!

— Погоди чуток, — попросил Янко и пропал из окна.

Он схватил то, что смог найти в комнате, — ножик, свечу, верёвку, всё запихнул в мешок и снова распахнул окно. Выпрыгнул одним махом.

В доме послышался голос матушки. Она позвала Янко, который ей уже не ответил.

Вместе с Лисией он выбирался поскорее со двора.

— Куда мы? — испугалась девушка, когда Янко потянул её в ту же сторону, откуда она только что прибежала.

— До церкви.

— Так церковь затворена, — стала отговаривать Лисия.

— Ты до дома лучше иди, — решил Янко. — Один я справлюсь.

Она подумала над его словами.

Да, домой ей надо. Только всё равно уже опоздала. И сейчас дома сделается скандал. Юфрозина совсем озвереет, особенно, когда про Илку узнает. Тогда она наверняка запрёт Лисию в подполе, для сохранности.

Но Лисии отчего-то не хотелось в подпол.

— Я с тобой пойду, — заявила она, дрожащим голосом. — С тобой пойду Агнешку выручать.

— Ну, дело твоё… — махнул на неё рукой Янко.

Глава 17

Запах… Такой знакомый и далёкий. Тяжёлый запах. И вместе с тем — благословенный.

Запах ладана.

Агнешка так сильно скучала по нему и часто вспоминала тот протяжный тлеющий дымок, доносящийся из кадила и устилающий сизой дымкой всё убранство церкви. Запах ладана грел и окутывал, дурманил, навевал светлую грусть и манил за собой.

Но так было раньше.

Сейчас запах ладана неприятно щекотал ноздри, будто предвещая что-то нехорошее, злое, мрачное. Сейчас этот запах казался вдвойне тягостным, но вовсе не томной божественной негой, а угарным душным томлением, будто бы кто-то закрыл Агнешку в горящей печи.

Она попробовала вырваться, пробить себе ход, но заглушку намертво привалили чем-то тяжёлым. Оставалось лишь орать, взывая о помощи. Но и это почему-то оказалось для неё непосильной задачей.

Агнешка взвыла, напрягая все свои силы, и наконец выбралась из чудовищного видения, где она сгорала заживо.

Однако реальность оказалась не менее страшна.

И в ней тоже присутствовал огонь — горели все свечи в церкви, все лампады. Но ярко освещённое пространство будто соткалось из одной сплошной темноты — не помогал ни свет огня, ни свет божественных ликов на стенах.

Тьма была осязаема и подлинна, насколько может быть подлинным нечто на земле. И Агнешка сразу поняла, кто источал эту тьму, кто был её хозяином и проводником — отец Тодор.

Он стоял рядом с кадилом в одной руке, с пудовым крестом — в другой. Кадило раскачивалось мерно, точно отсчитывая секунды до момента, когда Агнешкина жизнь иссякнет, как иссякла уже жизнь Илки. Крест сверкал чистым златом, хотя чистота этого злата была омыта слезами множества людей. И муки их многократно превосходили совершённые грехи, но золото требовало блеска, золото требовало новых слёз.

Их требовал отец Тодор.

Не Господь. Господь ничего не требовал. Как сказано в Учении, Господь любит всех своих детей. Всех. Каждого.

Кого же тогда любил отец Тодор?.. Какой любви он учил?.. И мог ли он вообще кого-то чему-то научить?..

— Я преподам тебе урок, ведьма! — взревел священник, и голос его прокатился ржавым трубным эхом по сводам храма.

Агнешка дёрнулась, но сей же час поняла, что не может двигаться. Руки её раскинуты в стороны и стянуты верёвками, а сама она лежит спиной на алтарном столе. Позади, прямо над головой высился крест, а впереди у ног — отец Тодор. И он был намного выше креста, намного выше лежащей девушки. Его фигура являла собой сгусток непримиримой тотальной тьмы, а хищные глаза разили убийственной жестокостью.

— Ты будешь наказана по грехам своим! — грохотал отец Тодор. — Ты ответишь за все свои злодеяния!

— Я ничего не сделала!.. — попыталась оправдаться Агнешка, даже не понимая, в чём её могут обвинить.

Отец Тодор сверкнул жёлтыми зубами.

— Ты! — проревел он. — Ты — порочное дитя Сатаны! Ты меня искушала и уводила с пути истинного! Ты меня совращала! Ты прельстила меня, гадкое существо!

— Я?.. — проронила девушка, дрожа всем телом. — Но я…

— Ты — Дьявол во плоти! Ты — недостойная мразь! Порождение нечистой силы! С первого дня, как я увидел тебя здесь, в деревне, с того дня ты поработила мои мысли! И я остался, чтобы бороться с тобой! Бороться с истинным злом! И сегодня я нанесу тебе сокрушительное поражение!

— Нет… Я ничего такого не делала… Пожалуйста, отпустите, святой отец!

— Нет, — медленно, нараспев произнёс Тодор. — Сам Люцифер тебе уже не поможет. Никто не поможет и не пощадит. Ты приносишь разрушения и смерть, но я положу этому конец!

— За что вы так? — Агнешка заплакала. — За что вы так с Илкой? Вы… убили её…

— Не я! — перебил отец Тодор окриком. — Это твоя вина! Ты её убила моими руками! Ты отравила своей подлостью несчастное дитя! И ты погубила мою дочь! Ты всех уничтожила! Но я совершу окончательное возмездие. Ты будешь проклята даже в Аду!

Возвестив последнюю угрозу, священник бросил на пол ещё чадящее кадило. Освободившейся пятернёй он вцепился в платье Агнешке и рванул ткань с остервенением. Девушка закричала. И крик её бился о божественные стены, чтобы затем повториться снова и снова чудовищным каноном.

А отец Тодор продолжал срывать одежду с беззащитного тела. Несмотря на мольбы о пощаде, несмотря на сопротивление и агонию, несмотря на душераздираюшие вопли, он сдирал хлипкие девичьи тряпицы, подставляя оголяющую плоть под взгляды увековеченных святых, которые теперь казались совершенно равнодушными.

Агнешка билась, изворачивалась, пиналась. Но и её силы, такой великой для одной хрупкой девушки, не хватало, чтобы дать отпор жестокой похотливой тьме. Истерические рыдания не прекращались, даже когда