На твоей орбите - Эшли Шумахер

– Я позову твоих родителей, – говорит она.

– Не надо. – Я кряхчу и сажусь на траву. Кости болят, но как после тяжелой тренировки, а не как при переломе. – Я в порядке. Просто ушибся.

Нова не смотрит на меня. Она стоит повернувшись к дыре в заборе, словно хочет юркнуть туда, как кролик в нору, и оповестить моих родителей.

– Нова, – говорю я. – Серьезно. Просто… присядь со мной на секунду. Я в порядке.

Она садится, медленно, осторожно – готовая, чуть что, лично вызвать скорую.

– Сколько можно так встречаться? – шутит она, но голос ее дрожит.

Я ее напугал.

Игнорируя обжигающее чувство в груди, я поворачиваюсь и притягиваю ее к себе.

Если говорить о площади соприкосновения тел, то так близки друг к другу мы еще не были. Мне больно – то ли потому, что я свалился с дерева, то ли потому, что скоро нам придется отпустить друг друга. Я стараюсь не обращать внимания на эту боль и продолжаю ее обнимать.

– Прости, – говорю я. – Не нужно было лезть на дерево.

– Мне надо было подойти к окну, – отвечает она мне в плечо. – Но я злилась и дулась. А еще я в тот момент работала над списком колледжей, направлений и увлечений, поэтому решила… тебя игнорировать.

Ее волосы пахнут ванильной свечкой. Ее лицо где-то рядом с моей подмышкой, и мне щекотно, когда она выдыхает, но я ни за что на свете не сдвинусь.

– Почему ты дулась? – спрашиваю я.

Я думал, что ответа придется подождать, но, похоже, Нове не терпелось мне все высказать.

– Потому что ты сделал то, что мы обещали друг другу, и при Эбигейл обращался со мной как с обычным человеком, а не…

Сердце застревает в горле.

– А не что?

Теперь она заставляет меня подождать. Хуже того, она выпрямляется, выскальзывая из-под моей руки, и мы больше не обнимаемся.

– А не как с королевой Улиткограда.

– Но ты всегда будешь королевой Улиткограда, – говорю я. – Я думал, мы не хотели этим делиться, и…

– Мы и не хотим, – перебивает Нова. – Ну, не хотели. Не хотим. Я просто…

Она встает. Не похоже, что она бросится к моему дому сквозь дыру в заборе и притащит родителей, которые прочитают мне лекцию о том, как опасно лазать по деревьям, поэтому я остаюсь на месте. Мне уже не хватает этого ощущения – когда она сидела со мной в обнимку.

– Я не знаю, чего хочу, – признается она. – Вот в чем проблема. Если мы продолжим скрывать ото всех нашу дружбу, мы можем себе навредить. Ты можешь навредить себе буквально. Эбигейл может пострадать. Я знаю, мы уже… – Она замолкает и смеется, но смех этот горький. – Я знаю, мы ходим вокруг да около, но, может, это все неправильно. Может, мне не стоило сюда приезжать. Ну, если бы мама взяла другое назначение, если бы я не переехала на эту улицу, мы бы продолжали существовать в воспоминаниях друг друга. Нам бы не пришлось делать…

– Это, – заканчиваю я за нее.

– Это, – повторяет она.

Тот, кто придумал человеческие тела, правильно поместил сердце в грудь, потому что его биение в горле мне совсем не нравится.

Ее следующие слова ощущаются как очередной конец, хотя они мало чем отличаются от предыдущих.

Только в этот раз нет «правда обещания», которое могло бы вернуть нас друг к другу.

Только – неохотный, мне кажется, – компромисс:

– Мы будем видеться, и общаться, и все такое. Но, наверное, нам надо перестать заниматься…

– Дырами в заборе? – спрашиваю я. – Клубом натуралистов по выходным? Встречами под окнами?

Она слегка пожимает плечами, глядя в землю:

– Да.

Зря я пришел к ее окну. Может, утром она бы думала по-другому. Может, поняла бы, что встреча с Эбигейл ничего не значила.

А так мы оба испугались и теперь принимаем последствия.

– Домой сам дойдешь? – спрашивает она. – Или тебе помочь?

– Я в порядке, – отвечаю я.

Ложь. И Нова это понимает. Она делает движение в мою сторону, словно хочет взять меня за руку, но останавливается.

– Хорошо, – говорит она. – Эм-м, напиши мне, когда дойдешь. Чтобы я знала, что ты не упал в обморок, поднимаясь по лестнице или где-нибудь еще.

– Хорошо, – отвечаю. – Напишу.

– Хорошо.

Мы стоим друг напротив друга, сложив руки. Никто из нас не двигается. По улице проезжает автомобиль, из которого доносятся басы.

Я понимаю, что жду, когда она уйдет. Жду, когда она порвет связывающую нас нить, скажет, что все кончено. И – в момент внезапного озарения – я осознаю, что стою здесь не просто потому, что хочу провести с ней столько времени, сколько она позволит. Я хочу, чтобы она сделала самое трудное, неотвратимое. Я хочу, чтобы Нова попрощалась первой.

Интересно, устала ли она от этого? Хуже ли ей от этого?

Какой же я дерьмовый король Улиткограда, если всегда заставляю ее нести такое бремя.

– Доброй ночи, – говорю я ей, умирая внутри. – Я напишу, когда буду дома.

– Только не лезь через дырку в заборе, пожалуйста, – говорит она с облегчением в голосе. – Не хочу, чтобы ты головой ударился.

– Хорошо.

И это последнее, что я ей говорю, если не считать короткого сообщения: «Дома».

Глава 12

Нова

Мы сказали, что сказали. И я знаю, что мы оба говорили серьезно, но прошло уже несколько дней, а в окно не прилетают камешки, никто не точит бесконечно карандаш у моей парты, чтобы шепнуть мне пару слов (он стал писать ручкой), мы не сталкиваемся в коридорах, хотя я чаще обычного отпрашиваюсь в туалет.

Этого я и хотела, но сегодня мне пришлось радикально пересмотреть свои жизненные выборы: перед первым уроком меня поймала Эбигейл, за которой со страдальческим видом тащился Сэм.

Мы оказались так близко впервые с того вечера, когда Ромео упал с башни, а Джульетта сказала ему возвращаться к Розалине, чтобы спасти их обоих от мучительной смерти.

– Но. Ва. – Эбигейл произносит два слога моего имени как отдельные слова. – Сэмми говорит, ты не хочешь идти! Скажи, что это неправда.

Я изо всех сил стараюсь не смотреть Сэму в глаза. Это тяжело, потому что он стоит прямо передо мной, а его девушка ведет себя так, будто мы друзья и были ими много лет.

Вот, кстати, еще шаблон: взрослые часто говорят о жестокости подростков, и я не утверждаю, что люди не могут быть жестокими, но чаще всего меня принимают в круг. Может, из-за того, что я новенькая: им интересно, подхожу ли я им, а единственный способ это выяснить – притвориться, что я кусочек пазла из их коробки. Но я так не думаю. Мне кажется, на свете есть такие люди, которые по каким-то своим причинам пытаются включить в свой круг новых знакомых.

Эбигейл – такой человек.

– Ей не обязательно идти, Эбигейл, – говорит Сэм. Он тоже изо всех сил старается на меня не смотреть. – Нам не обязательно заполнять весь лимузин. Мы уже разделили стоимость и всё оплатили.

Несколько лет назад я прошла через почти-чирлидерский период жизни. Я ходила в танцевальную команду – те же вайбы, те же шаблоны. Жизнь вращалась вокруг футбола и всех его великолепных торжеств. Все эти вечера выпускников, показательные выступления, плей-оффы – в таких городках они наравне с религиозными праздниками. В старшей школе «Тайлер» все точно так же. Повсюду стали появляться плакаты с напоминанием, что лучше купить билеты заранее – чтобы сэкономить пять долларов. Даже учителя перед уроками заговаривают о грядущем вечере. Некоторые добавляют, что будут присутствовать в качестве сопровождающих, но просят нас не переживать, потому что они «будут вести себя нормально».

Мое нежелание идти на бал выпускников казалось бы странным в любой школе.

Эбигейл смотрит на Сэма так, будто тот сошел с ума.

– Еще больше причин пойти! Бесплатные места для нее и ее спутника, – говорит она.

– У меня нет спутника, – быстро уточняю я.

– Тогда ты точно поедешь в лимузине, – говорит Эбигейл, будто отсутствие у меня спутника все решает. И,