Жемчужный и Нёбе - Роман Шнайдер

парочек, которые ходят по набережной, держась друг за дружку. И родителям какой-нибудь Питер или Матиас, инженер или искусствовед из Эссена или Бонна, понравится гораздо больше, чем русский паренёк. Мобильный завибрировал. Пришло сообщение от Георгия:

«Подумай ещё пожалуйста. У нас всё ещё может быть хорошо. Я люблю тебя.»

Ганс прочитал и не колеблясь стёр сообщение.

Георгий бросил сотовый на расправленный диван. Он не мог сидеть или лежать, поэтому просто слонялся по квартире: из кухни в комнату и обратно. Появилась мысль выйти на улицу, дойти до бара, выпить, но стало страшно, что он задержится там допоздна и потом пойдёт домой по тёмным улицам. Страшнее было только встретить сумерки дома, одному. Он сел на кровать и обхватил голову. Вся жизнь казалась разрушенной. Увольнение, расставание с Гансом, издевательства, мать…что с ней будет. Наверное откажется от него. Если бы только не Ганс. Иначе он просто уехал бы к нему, и уже было бы неважно, знает ли кто-то тут или нет, что он гей. Как там Сашка говорил? Что терпеть таких как я не может? Тут таких Сашек целый город. И Ольга. Чего говорить про старшее поколение типа Бориса Михайловича, типа матери. Ответа от Ганса на сообщение не было. Постепенно начиналось то, чего он так боялся — на улице смеркалось, и на душе стало невыносимо тоскливо. Он ни с кем не может это всё обсудить, кроме Ганса. И Алексея, но тот скорее всего где-то кувыркается с очередным «голубком». Может быть всё-таки попробовать… Георгий набрал номер Алексея, но прошло несколько длинных гудков, и никто так и не взял трубку. Он совсем один. И незачем ему тут быть. Нет никакой надежды. Нет будущего. Георгий подошёл к шкафу куда он положил купленные в Москве таблетки от давления для матери. Потом прошёл с ними на кухню и налил себе воды в две кружки, чтобы запить. Почти сразу после его начало клонить в сон, он лёг на разложенный диван и провалился в пустоту.

Глава 20

Он просто открыл глаза. Светло. Простыни. Похоже на больничную палату. Точно не его квартирка. Капельница. Только поняв, где находится, он ощутил неудобство от подушки и от своей позы, как будто лежал так очень долго. Осторожно пошевелил руками, потом ногами. Пальцами. Покрутил головой. Ничего не болело. Вокруг никого не было. В палату заглянули — скрипнула дверь, затем вошла медсестра или врач. Белый халат, строгая дама в возрасте.

— Как самочувствие? — спросила и поджала губы, как будто осуждает. Принялась менять капельницу. Значит медсестра.

— Нормально. Вроде ничего не болит. — ответил Георгий, и сразу всё вспомнил. Выходит, его как-то спасли. Но лучше-то ему не стало. Может быть Ганс узнает и передумает? И тогда всё наладится. Вряд ли. Впереди всё та же безысходность. Стоп. Как его нашли? Как спасли?

— А, как я тут…? Что со мной?

Медсестра опять осуждающе посмотрела на него. Или ему показалось.

— Привез друг твой, еле откачали. В коме был даже. Повезло, ещё бы на полчаса позже и всё. И как только угораздило?

— Друг?

— Ну да. Всё хотел прорваться в реанимацию, но нельзя — только родственникам. Матушка твоя вот приходила, все глаза выплакала.

— А… — Георгий хотел спросить, что за друг. «Сашка? Он не знает, где я живу. Алексей? С чего бы? Хотя, я же ему звонил. Наверное он». Ему почему-то стало немного легче, от осознания, что нашёлся человек, которому было не всё равно. Который спас его. И который хотел его навестить. И быть рядом. Ну мать — понятно, она мать, но абсолютно посторонний человек… Георгия бросило в жар и он почувствовал, что покраснел. Не такой уж Алексей ему и посторонний. И теперь, когда все узнают про него, что он… Если его будут видеть рядом с Алексеем, у того тоже могут начаться проблемы.

— Встать сможешь? — вырвал его из размышлений голос медсестры, закончившей с капельницей. — Не резко, постепенно, вот так…

Он аккуратно сел, потом свесил ноги, посидел прислушиваясь к своим ощущениям.

— Держи капельницу только, смотри, чтобы не выскочила. — проворчала медсестра бережно придерживая его под локоть, помогая подняться.

Голова немного закружилась, но он немного оперся на капельницу, с другой стороны на медсестру и всё стало на свои места. Медленно сделал небольшой шаг.

— Да ты не боись, если голова не кружится, ходить можешь. Только не долго, как устанешь — в кровать. Сейчас выйти можешь, дружка своего увидеть.

— А он здесь?

— Конечно. На лестнице ошивается каждый день в приёмные часы, всё ждёт. Видать крепкая у вас дружба. Держись за такого друга!

Георгий заволновался. Ему почему-то не хотелось, чтобы Алексей увидел его таким. Слабым. Грязным. Сколько он лежал? Он даже не знает, но явно не принимал душ уже больше суток. С другой стороны — очень захотелось его увидеть. Постепенно он дошёл до выхода из отделения и толкнул тяжёлую дверь на просторный лестничный пролёт. В первую очередь, он увидел какую-то женщину с перевязанной головой в халате и мужчину с пакетом. Когда глаза чуть привыкли к ярко освещённой лестничной клетке, в углу он увидел прислонившегося к стенке, дремлющего Алексея.

— Лёха, — получилось хрипловато и негромко, но тот услышал, встрепенулся и оттолкнувшись от стенки пошёл к Георгию. Он как будто хотел его обнять, немного поколебавшись и покосившись на женщину и навещающего её мужчину, бережно приобнял, стараясь не задеть капельницу. Георгий захотел продлить объятия и поцеловать его, но смутился ощущения своего грязного тела, поэтому слегка отодвинулся.

— Это ты меня…?

— Да, увидел пропущенный и наконец собрался занести ключи. Извини, что вошёл сам — думал, оставлю и захлопну дверь, а там… и вот. — Алексею как будто было неловко рассказывать о том, как он спас Георгия. — зачем ты?

— Ладно я, а мать? А твой этот… это из-за него? — Алексей шептал так чтобы никто не услышал, прижавшись близко к Георгию.

— Лёша. — только и смог прошептать в ответ Георгий.

— Я ведь с мамой твоей познакомился, — усмехнулся Алексей, — вот так вот. По другому ты же не хотел нас знакомить.

— А она…?

— Да, я ей всё рассказал.

Георгий качнулся. Он вовсе не планировал раскрываться так быстро перед мамой. Рано или поздно, она бы наверное узнала, но вот так быстро и просто. Он даже ощутил какое-то облегчение, как будто со всего размаха ударился об стену, которой так боялся, которая казалась такой твердой и жёсткой, такой нерушимой, но которая поддалась и разрушилась от