Дикая Роза. Семь лет спустя - Вальехо Хуан Кордес

— Мы справедливые! И можно подумать, что ты никогда никого не убивал!

— Я не убиваю, я устраняю. И никогда не делаю это бессмысленно, и уж в любом случае никогда не унижаю при этом.

— Бухгалтер!

— Джулия, ты опять злишься. Кстати, в тире ты проиграла, стреляешь так себе.

— Не увиливай, брат! Так ты берешься нам помочь?

— Берусь, хотя мне все это не нравится, это против моих правил. Но берусь, потому что ты моя сестра… — На секунду Армандо запнулся: ему бросился в глаза горбик, так некстати обтянутый сейчас ее платьем, очень модным, но сильно натягивающимся всякий раз, когда надо было присесть. Запнулся, но сделал вид, что чем-то подавился, глотнул минеральной воды и закончил: — Ты моя сестра, Джулия, и я ни в чем не могу тебе отказать.

Она улыбнулась, принялась за вторую порцию рыбы, демонстрируя свое смирение, но потом все-таки сказала:

— Поклянись, что доведешь это дело до конца!

— Джулия, это глупо.

— Нет, Армандо, клянись!

— Клянусь, что беру операцию «жестокая, но романтическая месть» в свои руки.

И в знак того, что все это действительно и серьезно, он достал из кармана бумажку, которую она ему дала, паркеровскую ручку, поставил там два креста и подал листок Джулии.

Она прочитала: Кандида, Эрлинда. Поискала еще крестики, не нашла и спросила обиженно:

— А остальные? А эта главная дрянь?!

— Решение будет принято позже!

— Но Армандо!

— Эта девочка — певица, она получила известность на телевидении. Нельзя ее убирать сейчас — это лишний шум. Подождем и…

— Я не хочу ждать! — Джулия топнула ногой и сбросила фужер со стола.

Глаза Франческотти сделались холодны, а в голосе зазвучал металл:

— Все, Джулия! Я все сказал. И никакой, смотри у меня, самодеятельности. Больше я тебя из тюрьмы доставать не стану!

Она внимательно посмотрела на брата. Да, пожалуй, не следует нажимать дальше: когда он делается такой вот, железный, с ним лучше не спорить.

Конец обеда прошел в обоюдном молчании, но поцеловал он ее на прощание, как обычно, в обе щеки и нос.

Когда сестра уехала, Армандо внутренне удивился себе: ведь он солгал, причем наспех, сказав, что его смущает некоторая известность предполагаемой жертвы. Плевать ему было на известность кого-либо, никогда его это не смущало, напротив. Чем известнее был объект, тем лучше: пусть все знают, что нельзя стоять на пути, тем более переходить дорогу самому дону Армандо Мартинесу Франческотти! В данном же случае это тоже было кстати: в больницу должны были лечь сразу пять семь человек, и вовсе не плохо, если в их числе будет и певица, только что привлекшая к себе всеобщее внимание. Почему же он этого не сделал, не уважил Джулию, не поставил столь желанный ею крест напротив имени Розы Гарсиа Монтеро? Что его удержало?

Армандо закурил и задумался. Женщины давно уже не волновали его, тем более женщины на экране. Слишком много их было в его жизни, самых разных. Юношей он завел маленькую записную книжечку, куда вносил имена завоеванных, как он считал, жен-шин. К тридцати годам эта книжечка кончилась, он забросил ее и женился. Не им было заведено, что короли преступного мира, как и монархи природные, женятся лишь на равных себе по происхождению, на принцессах и герцогинях. Правда, он пренебрег сугубо меркантильными соображениями и женился не на самой выгодной, а на самой красивой принцессе преступного мира — дочери крестного отца из не самого захудалого, но далеко и не преуспевающего мадридского клана.

Отдыхал он тогда на Мальорке и на закрытом пляже, где можно было встретить особ из королевской семьи Испании, увидел ее, Анну Ортис Сендехас. Белокурая, стройная, полногрудая, Анна оказалась вполне в его тогдашнем вкусе. Армандо знал, что нравится женщинам, и привык брать любую крепость в течение недели. Тут же он встал в тупик. Ему ясно было, что он произвел впечатление на Анну. Каждый вечер они гуляли по чудесным местам единственного такого в мире острова-курорта, любовались закатом — солнце садилось прямо в море, вода искрилась и переливалась всеми оттенками красного и золотого. А потом он целовал ее, легонько, чуть-чуть, и чувствовал робкое, неумелое ответное движение ее губ. И вот эта неумелость почему-то очень трогала его и волновала куда больше, чем ненасытный язычок его последней любовницы-итальянки.

Армандо терпеливо ждал решающего свидания, оно, казалось ему, наступит вот-вот. Анна; со значением глядя ему в глаза, пригласила его вечером в самый дорогой ресторан. Но столик оказался на троих, и третьим объявился ее уже тронутый молью папаша-дон Сендехас. Он не ходил вокруг да около, он уже знал об Армандо все. Дочь его, сказал он, невинна, но Сендехасы готовы породниться с Франческотти. Армандо взглянул на прячущую взгляд Анну, на высокую грудь ее, бурно вздымающуюся в открытом вечернем платье, подумал, что и в самом деле уже пора заводить семью и детей, и согласился с Сендехасом, сделал официальное предложение.

Он рассчитывал в тот же вечер очутиться в постели с Анной, но этого не случилось. Его мариновали до самой свадьбы, и это даже забавляло его, вносило некоторую пикантность. Любые желания мужа стали законом для воспитанной в самых строгих правилах Анны Ортис Сендехас. Но она оказалась не то что фригидна, а как-то пресна для Армандо, хотя была старательной ученицей и угадывала многие его сексуальные изыски. То же и с характером: уж слишком безропотна, слишком услужлива и податлива — ни рыба ни мясо.

Франческотти очень надеялся, что все эти недостатки его брака искупятся рождением детей — чем больше их у Анны будет, тем лучше. Но прошел год, второй, третий, а она так ни разу и не забеременела. Началась череда светил американской и европейской медицины, поездки на специальные курорты. И все зря. Он махнул на все рукой, с головой ушел в построение своей империи и стал менять женщин еще чаще, чем в молодости. Но года два тому назад это ему окончательно, приелось. Встречались ему изредка среди женщин такие, кого заинтересовал, кажется, он сам, а не его деньги и возможности. Но Армандо в это не хотел верить и находил, что женщины — самые неестественные, самые фальшивые и манерные существа. Они всегда и везде притворяются, даже тогда, когда они одни.

Анна никогда и словом не обмолвилась по поводу его амурных похождений, хотя Армандо не слишком их скрывал и при желании она могла устроить ему немало сцен. Иногда ему даже хотелось, чтобы она наконец очнулась от своего сна наяву, бросила ему в