Теперь ты моя - Морган Бриджес

меня взгляд, когда я проходила мимо него в гостиной. Он что-то яростно печатал на ноутбуке, пока я не вошла в комнату, но затих и замер, подождав, пока я выйду за дверь.

Спускаясь по песчаной дорожке к изолированному участку пляжа, я полной грудью вдыхаю соленый воздух, и какая-то часть напряжения отпускает меня. Только сейчас с момента нашего приезда мое тело начинает расслабляться. В этом месте царит такое умиротворение, которому я не в силах сопротивляться, несмотря на все мои личные проблемы.

А их много.

Я иду по песчаному белому пляжу, ощущая кожей палящий зной, до тех пор, пока вода не задевает мои пальцы. Она холоднее, чем я думала. Прикрыв рукой глаза от безжалостного солнца, я стою под ударами волн, пока уже не становится невыносимо терпеть.

Я направляюсь к беседке, которую приметила по пути сюда. Она находится недалеко от береговой линии, спрятана среди пальм. К потолку подвешены качели в виде скамейки, оформленные в том же стиле, что и уголок для чтения.

Я сажусь на мягкое сиденье, отталкиваюсь обеими ногами от пола и, слегка покачиваясь, смотрю на сверкающую воду. Звук накатывающих волн сливается с шелестом пальм надо мной, создавая умиротворяющую атмосферу.

Откинувшись на подушки за спиной, я закрываю глаза и позволяю себе расслабиться под мягкое покачивание. Мой разум пребывает в блаженном спокойствии, и я теряю счет времени. Но это и неважно, потому что мне все равно некуда идти.

– Калиста.

Я подпрыгиваю и открываю глаза, услышав голос Хейдена. Качели не двигаются, лишь пошевелились от моего резкого маневра, а солнце уже гораздо ниже на небосклоне. Я моргаю, пытаясь избавиться от морока, и смотрю на Хейдена. Подсвеченный солнцем, его оранжеватый силуэт нависает надо мной.

Он выглядит как ангел, неземной, потусторонний. Сравнение его с небесным существом немного успокаивает меня. Но до своего падения Люцифер тоже был ангелом.

Я медленно сажусь.

– Что такое? – спрашиваю я, не в силах сдержать подозрение в голосе.

Если он и заметил, то не подает вида. Его лицо остается спокойным.

– Ужин готов, – при упоминании еды у меня урчит в животе, и Хейден улыбается одним уголком губ. – Пойдем.

Он протягивает мне руку, а я мешкаю. Я все еще осторожничаю с этим мужчиной. Он держит меня под контролем, и теперь все в моей жизни зависит от него.

Еда. Крыша над головой.

Гребаная одежда.

– Тебе нужно поесть, – говорит он. – Не заставляй меня повторять, Кэлли.

Раздраженно выдохнув, я поднимаюсь с качелей. Он опускает вытянутую руку, не без яркой вспышки каких-то эмоций – гнева или боли. Я не уверена.

Во мне поднимается чувство вины, когда я иду вслед за Хейденом к дому, но я быстро подавляю его. Мы доходим до террасы, на которой нас ждет стол со свечами. Хейден выдвигает для меня стул, и я сажусь, смущенная от такой близости к нему. С каждым его движением я ощущаю себя на одной волне с этим человеком, хоть и не думала, что такое возможно.

– Лингвини с морепродуктами, – говорит он, занимая свое место, и поднимает крышку сервировочного подноса. – Это же одно из твоих любимых блюд?

– Да.

Огни свечей колышутся от легкого ветерка, и на лице Хейдена играют тени. Я могла бы возненавидеть его за то, что он так красив. За то, что перед ним невозможно устоять.

Он накладывает нам в тарелки пасту с креветками, эскалопом и лобстером под белым винным соусом. Я хватаю вилку, стараясь держать себя в руках и не накинуться на еду, как чайка, нашедшая пончик.

– Ешь, Кэлли. Я знаю, что ты умираешь с голоду.

Я накручиваю пасту на вилку и кладу себе в рот. От невероятного вкуса я закрываю глаза. Он был прав: это и правда моя любимая еда. У меня вырывается тихий стон. Я резко открываю глаза и прикусываю губу, чтобы удержаться от других звуков.

Но дело уже сделано.

Хейден с застывшей в воздухе вилкой не сводит глаз с моего рта, будто хочет наброситься на меня. И трахнуть прямо на этом столе.

Я опускаю взгляд. К моим щекам приливает жар, и это вовсе не от высокой температуры на улице.

– Очень вкусно. Спасибо.

– Рад, что тебе понравилось, – голос Хейдена звучит низко и напряженно, как будто его душат. – Можешь расслабиться. Я не стану тебя трогать.

Несмотря на его обещание, я не могу до конца поверить ему. Он смотрит на меня с неприкрытым голодом в глазах, но у меня не хватает смелости сказать ему об этом. В прошлый раз это все равно не помогло. Кроме того, я сама еще больше смутилась.

Несколько минут мы едим в тишине. За это время я съедаю достаточно пасты, чтобы впасть в углеводную кому, и выпиваю достаточно вина, чтобы почувствовать себя непобедимой. Я бросаю злобный взгляд на Хейдена, задаваясь вопросом, был ли это его план с самого начала.

– Почему ты смотришь на меня так, будто я пнул щенка? – спрашивает он.

– Потому что мне хорошо сейчас.

Он сводит брови.

– И это плохо?

– Да.

– Должно же быть наоборот, – бормочет он. А потом добавляет громче: – Не могла бы ты пояснить?

Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоить нервы. Вино развязало мне язык – хотя много помощи в этом мне не понадобилось, – и теперь я должна быть осторожнее.

– Проблема не в том, что мне хорошо. А в том, почему мне хорошо, – я пристально смотрю на него. – Прекрасный ужин, вино, вся эта обстановка… и все это от тебя.

Он поднимает бокал и делает глоток вина, словно размышляя о моих словах.

– И это плохо?

– Да.

– Почему?

– Из-за расстановки сил, – я жестом показываю на пространство между нами. – Ты контролируешь все… что я ем, куда хожу, все. Мое счастье полностью зависит от того, что ты мне дашь. Так что даже когда мне хорошо, это только благодаря тебе.

Я замолкаю, делая большой глоток вина, чтобы укрепить мою смелость.

– Не буду отрицать, что я все это ценю, но настоящее счастье подразумевает свободу и выбор. Прямо сейчас у меня нет ни того ни другого.

Хейден напрягается. Он снова делает медленный глоток, глядя на меня отстраненно, что раздражает.

– Я понимаю, о чем ты, но я не передумаю.

Разочарование охватывает меня и проникает в мои слова, которые я говорю дрожащим голосом:

– Ты не лучше любого диктатора.

Он ухмыляется.

– К чему столько драмы? Я не посадил тебя в тюрьму. Я защищаю тебя. Когда это все закончится, можешь быть свободна как птица. Моя