Божественная одержимость - Кристина Руссо

гребаного слова. Позволь мне кое-что прояснить, шеф. Моя семья не отличается терпением. И нам не нравятся незавершенные дела.

Его челюсть напряглась; лицо и без того стало на несколько тонов бледнее. — Это угроза?

— Нет, — мило ответила я, выпрямляясь. — Просто напоминаю.

Уходя, я распахнула дверь, бросив последнюю угрозу через плечо. — Найди ее. Или кто-нибудь не найдет тебя.

Я не стала дожидаться его ответа. Я вышла из кабинета, мои каблуки стучали по кафелю, когда я проходила мимо офицеров с широко раскрытыми глазами, которые, несомненно, подслушивали. Они отводили взгляды, делая вид, что заняты какими-то обыденными делами, которыми занимались.

Снаружи ранний весенний воздух холодил мои раскрасневшиеся щеки, но я едва замечала это. Мой разум лихорадочно соображал, прокручивая разговор снова и снова.

Золотая цепь. Кровь.

Я сказала себе, что, возможно, цепочка была в ее сумке, которую они нашли в прошлый раз. Что, возможно, ее успело смыть в море, а потом нашли отдельно.

Мария была ближе, чем когда-либо, но тяжесть неизвестности все еще тяжело нависала надо мной.

Я не сдаюсь. Не сейчас. Никогда.

Прошла целая неделя, а я так и не увидела Тревора.

Если бы не следы трупов, разбросанные по всему городу, я бы подумала, что он избегает меня. Следовало бы догадаться.

Очевидно, по предположениям Кали, Тревор и его люди разбирались с теми, кто проник в подпольные операции "Династии", ТО ЕСТЬ облажались с их импортом и экспортом оружия.

Каждое утро я просыпалась, включала телевизор, и в национальных утренних новостях показывали новое убийство.

Каждая жертва была убита двумя пулями, по одной в каждый глаз.

Недавно я поняла, что именно так семья Су отмечала своих жертв.

失明.

Слепота.

Другими словами, не лезьте не в свое дело.

Я училась в другом классе.

Но при тех же дерьмовых обстоятельствах, что и на прошлой неделе, и на позапрошлой.

Тревор сидел рядом со мной на уроке программирования Дэвиса, занимая больше моего места, чем необходимо. Точно так же, как он делал это в библиотеке на прошлой неделе и в классе коммуникаций две недели назад.

Причина — неизвестна. Но я бы поспорила на свой розовый Birkin, что это просто для того, чтобы подзадорить меня.

Я постукивала ручкой по столу, размеренно щелк-щелк-щелк это было единственное, что удерживало меня от того, чтобы не наброситься на Тревора.

Его локоть был на полпути над невидимой чертой между нашими столами.

Его беспорядочно заваленный блокнот был наклонен так далеко в мою сторону, что с таким же успехом я могла бы делать записи за него.

Не то чтобы Тревор вообще что-то записывал. Он был самоуверен и не прилагал никаких усилий. И каким-то образом все равно умудрялся быть лучшим в классе.

Его колено задело мое под столом.

Я поерзала на стуле. Мой пульс застучал в висках, от постоянного раздражения. Мои губы сжались в тонкую линию, когда я стиснула челюсти.

Не было ничего, кроме этого настойчивого, гложущего осознания его присутствия. Исходивший от него слабый аромат одеколона — слишком мягкий, слишком ошеломляющий.

Боже, от него мне хочется кричать.

Его присутствие было больше, чем мир, и я не могла сосредоточиться ни на чем, кроме ощущения его рядом со мной, не говоря уже о Дэвисе, объясняющем какие — то сложные коды кибербезопасности и демонстрируюем их на большой классной доске.

Я прикусила губу, когда мой взгляд упал на огромные руки Тревора; его предплечья покоились на столе. Его бицепсы, должно быть, были размером с мою голову, и я могла разглядеть несколько вен, спускавшихся по его насыщенной, темной коже.

Безель часов Omega на его запястье был украшен белыми бриллиантами, и, если я что-нибудь о нем знала, остальные часы должны были быть из платины, а не просто из белого золота.

У него были большие руки, достаточно большие, чтобы с легкостью держать баскетбольные мячи. Это было естественное преимущество, которое сделало его одним из лучших защитников в Первом дивизионе NCAA.

Тревор поудобнее устроился на сиденье, и я вдруг снова почувствовала, что очень разозлилась.

Вся эта его акция запугивания начинала всерьез выводить меня из себя.

Рождественский гала-концерт. Вечеринка с ночевкой у Кали. Мой день рождения. Урок коммуникации. Его машина. Библиотека.

Сейчас.

Это не может продолжаться в том же духе.

Он был мужчиной. Вторгся в мое личное пространство и забрал его у меня, как последний придурок.

Я намеренно ударила его коленом — хотя бы для того, чтобы разозлить его и заставить отойти.

Это было почти невозможно идентифицировать. Никто бы не заметил, что я действительно сделала это нарочно; просто я пыталась удобно расположиться на предоставленном месте.

Кроме Тревора, конечно.

Он все видел.

Он замечал все.

Его рука схватила меня за бедро, пальцы почти болезненно впились в меня, немедленно посылая волны необъяснимых ощущений по моему телу.

Мое сердце подпрыгнуло к горлу, и я замерла, ожидая увидеть, что он собирается делать.

Я ждала, что он оттолкнет меня или что-то в этом роде, моя кожа с каждым мгновением становилась все горячее, но его хватка под столом только усилилась.

Мое сердце забилось неестественно быстро, когда его пальцы впились в мои джинсы.

— Что ты делаешь? — Крикнула я шепотом. — Отпусти.

— У каждого действия есть последствия. Ты должна знать, — спокойно пробормотал он, когда его рука двинулась выше по моему бедру.

У меня перехватило дыхание. — Что это значит?

Без предупреждения его грубая рука раздвинула мои бедра, прежде чем обхватить меня между ног.

Я неожиданно дернулась, мой стул слегка заскрежетал по полу. Я почувствовала, как мои щеки порозовели от шока и смущения.

Свет в классе был выключен из-за проектора. Мы были единственными в последнем ряду, в конце, на расстоянии нескольких рядов от остальных учеников. Дэвис был занят тем, что писал на доске о проекте на конец года, а все остальные были заняты тем, что слушали. Наши лица были скрыты большими настольными компьютерами, а на столах были скромные панели.

Никто не заметил.

Это не уменьшило тревогу в моей груди.

Повинуясь инстинкту, я накрыла руку Тревора своей, впившись ногтями в его запястье.

Но его хватка была железной.

— Это значит, что если я прикоснусь к тебе, ты уже никогда не будешь прежней.

— Тревор. — Я хотела предупредить, но его имя сорвалось с моих губ всхлипом.

Он прижал ко мне подушечку своей ладони, отчего мои джинсы потерлись о клитор, и заставил меня качнуться вперед и ухватиться за край стола.

У него вырвался веселый