Тепло твоих губ - Алина Феоктистова

Девушка отрицательно помотала головой.

— Вот и славно. Теперь твое дело — язык за зубами держать. Только лодку надо на прежнее место поставить. Как будто сам он и вернулся с прогулки.

— Я ведь испугалась просто, я не хотела, — бормотала девушка.

— Ты послушай, что я тебе расскажу, — Анна Ивановна усадила девушку на диван, укрыла пледом. — Мне шестнадцать лет было, обычная глупая деревенская девчонка. А он к нам в деревню приехал. Красивый такой, в военной форме, городской. Пригласил прогуляться. А потом, как за околицу в поле вышли, он меня изнасиловал. Точь-в-точь как тебя. Прибежала я домой, спряталась. Но мать все по моему виду поняла. Нравы в те годы другие были, только война закончилась. Как она меня за косы таскала, как кричала! А тут он и приходит. С цветами. Женюсь, говорит, на ней. Я ведь красивая была. И его сначала очень полюбила, хотя, случалось, поколачивал он меня. И за дело, и так, без дела. Это потом уже, когда повзрослела, стала понимать, что не виновата я перед ним ни в чем. Плохой, злой человек всегда у другого вину найдет. Жаль только, что слишком поздно поняла. Учиться он мне не позволил, а замуж меня никто бы не взял — детей рожать не могу. Куда мне было идти? Двор мести? Да и привыкла я к роскоши. Мы всегда в достатке жили. Вот и терпела… А он и девок в дом водил и, если я их обслуживать отказывалась, при них меня мордовал. А если его друзья приходили, так он сама любезность был со мной: «Анночка, хозяюшка дома». Вот и относительно детей… — ее взор затуманился старческой мутной слезой. — Он сейчас говорит: Бог не дал. А ведь не в этом дело. Бог-то давал… Как я счастлива была, когда забеременела…

Юля перестала всхлипывать, с ужасом слушала продолжение рассказа Анны Ивановны.

— Это сейчас он меня так обхаживает. Потому что я тяжело больна, врачи сказали, что недолго жить осталось. Костя и боится, что я первая умру. У него на старости лет какие мысли пошли, грешил он много, а вдруг Бог есть? И больше всего боится он, что попадет в ад, и никакие деньги и связи ему не помогут. Вот он передо мной грехи замаливает, чтобы я его простила, а потом по христианскому обычаю похоронила. Знает ведь, что, если не я буду похоронами заведовать, сотоварищи, как у них водится, его в крематорий отправят. А тут ты подвернулась. Он и решился на очередную сделку — ты ему дорогу в рай организовать помогаешь, он тебе деньги оставляет…

— Что ж, выходит, все мужики подонки, и самые юные, и самые старые, — девушка жалко улыбнулась. — Побегу я, Анна Ивановна, позову кого-нибудь из дома отдыха. Пусть сплавают, проверят, есть кто-нибудь на острове или нет…

Анна Ивановна, однако, как в воду смотрела. Константин Васильевич не утонул. Хитрый старик перевернулся на спину и, чуть передохнув, поплыл обратно на остров. С трудом вылез на берег и, ругаясь последними словами, уселся на бревно — обсыхать.

Особенно неприятно было, что даже костер он развести не может — спички остались у этой сумасбродной девчонки, костер разжигала она. «Простуда обеспечена», — подумал он, взглядывая на часы, которые забыл снять, когда полез в воду. Стрелки, однако, не двигались. Вот тебе и импортные, водонепроницаемые! «Все норовят обмануть, — окончательно разозлился старик. — Вот и эта маленькая сучка. Старого, больного человека бросила ночью одного, на острове, где небось и змей полно. Дрянь!»

С неожиданной нежностью старик вспомнил о жене, конечно же, ожидавшей его сейчас в их уютном семейном номере. Нет, его Анночка не такая — она любит его, дряхлого немощного старика. А как любила, как ждала в те прекрасные послевоенные годы молодого розовощекого майора, два, а то и три раза в неделю подкатывающего к крыльцу ее деревенской избенки на трофейном «Виллисе».

…В тот приезд Аня призналась Костику, что беременна. От этого известия у Константина Васильевича на минуту отнялся язык. Во-первых, это означало, что он должен немедленно жениться на Анночке, а во-вторых… Это самое во-вторых было еще более серьезным…

Два месяца тому назад полковой врач обнаружил у Константина Васильевича признаки сифилиса, которым майора наградила, как видно, одна из многочисленных подружек. Сейчас Константин Васильевич проходил курс интенсивного лечения, что, впрочем, не мешало ему регулярно появляться у своей Анночки.

Замешательство армейского Казановы длилось, однако, недолго. Коротко приказав плачущей девушке собираться, он отвез ее на дачу к приятелю и вызвал к Анночке «своего врача». Полковой эскулап тут же установил у девушки начальную стадию сифилиса и предупредил Константина Васильевича, что ребенок в утробе матери может оказаться зараженным этой страшной болезнью. Но за соответствующую сумму он брался избавить Анночку от ребенка… Константин Васильевич согласился, и врач, предварительно усыпив девушку, сделал ей укол, стимулирующий предварительные роды.

Очнулась Анночка от острой боли внизу живота. Роды тем не менее прошли вполне благополучно, и в ту же ночь Константин Васильевич закопал младенца в каком-то дачном перелеске. Перед тем, как опустить ребенка в яму, он, однако, развернул простынку и осмотрел ее содержимое. У недоношенного младенца оказались тоненькие, точно паучьи, ножки и ручки. Сомнения в том, что он, Костик, произвел на свет уродца, не было, как и в том, что этот уродец, останься он в живых, сломает всю его жизнь…

Снова замотав еще шевелящегося младенчика простыней, Константин Васильевич быстро забросал его землей… Анночке же он объяснил, что сынок родился мертвым и он во избежание огласки тайно похоронил его на городском кладбище. И Анночка поверила… Даже не возразила ни словечка — только все плакала, плакала. Да, это была настоящая любовь, не чета нынешнему сексу…

Громкий плещущий звук — как будто весел — донесся до слуха старика. Похоже, какой-то припозднившийся рыбак возвращался с вечернего клева…

Константин Васильевич, прислушиваясь, поднялся с бревна — неизвестная лодка шла совсем неподалеку. Старику почудилось даже легкое поскрипывание уключин…

— Э-ге-гей!

Никто, однако, не ответил на его крик. Может быть, не услышали за шумом воды? И теперь выгребаются все дальше и дальше, на речную стремнину… Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, старик сделал один шаг к берегу, потом — второй…

И, не выдержав, затрусил к мерно вздыхающей, точно большой затаившийся зверь, реке…

…В любом доме отдыха есть свои ранние пташки, которые появляются на пляже уже с первыми лучами солнца. И в «Волжских зорях» хватало любителей взбодрить себя — особенно после бурной ночи с возлияниями — прохладной речной водой. Вот и в то утро компания молодых «волжан и волжанок» медленно брела по еще прохладному песку, прикидывая, где бы расположиться. Неожиданно один из парней остановился…

На песочке, прямо возле его кроссовок, лежала чья-то аккуратно сложенная одежда. А сверху белела панамка и розовела вставная челюсть. Одним словом, все было на месте… кроме хозяина.

— Небось нырнул, — неуверенно предположила девушка с двумя хвостиками на светлых волосах.

Все постояли, довольно долго высматривая в воде ныряльщика, который, однако, никак не выныривал.