Мой проклятый Марс - Ксана М

архитектурой. Скай вскочила ни свет ни заря и уехала в город по делам, так что… – улыбаюсь, вспоминая рвение брата сегодня утром, то, как он искренне хотел, чтобы папа взял его с собой, но осекаюсь, когда понимаю, что именно напрашивается после многоточия. Мы одни. Абсолютно. – Сделаю чай!

Спрыгиваю со стола и буквально отлетаю в противоположный угол кухни. С каждой нашей встречей я все больше смелею, хотя все еще боюсь. Не Макстона, нет. А того, что чувствую рядом с ним. Того, как меня по-подростковому срывает, когда он касается меня или так потрясающе целует. Да когда даже просто смотрит в глаза. Я поняла это еще в ту ночь на остановке. И окончательно убедилась две минуты назад.

Я, черт возьми, капец как влипла!

– Давай я сам, – перехватывает чашку, которая чудом не валится из рук.

Сердце все еще ухает, как ненормальное. Тело предательски дрожит. На столе, ощущая хоть какую-то опору, я чувствовала себя намного увереннее, чем теперь.

Чего определенно не скажешь о Макстоне.

Для него будто бы ничего не изменилось. Его движения были максимально твердыми и умелыми, взгляд – сфокусированным, а губы… растянулись в ухмылке? И я так сосредоточенно за ним наблюдала, что даже забыла, насколько это нескромно.

– Ты дыру во мне просверлишь.

– Ты улыбаешься.

– Похоже на то.

– Почему?

– Из-за тебя.

– Я смешная? – спрашиваю искренне, поэтому не ожидаю, что он рассмеется.

– Сейчас – да. Особенно в этой симпатичной пижамке и этих монстро-тапках.

– Кигуруми. – уточняю, хотя зачем? – Значит, я выгляжу нелепо?

– Нет, Бэмби, ты выглядишь забавно и мило. И это хорошо, потому что, если бы на тебе было что-то чуть более сексуальное, я бы сейчас не делал нам чай. – намекает.

Причем практически открыто.

Практически? Да тут даже дурак ухватит подтекст!

– Я… не могу так быстро.

– Пять минут назад мне так не казалось, – насмехается.

А я даже не знаю, чем оправдаться, потому что он прав. Я только на словах такая нецелованная и трезвомыслящая, на деле же готова была отдаться ему прямо на кухонном столе. Боже, я легкомысленная, да?

– Не хочешь позавтракать со мной? – не знаю, чем думаю.

По-моему, не думаю совсем.

– Знаю, ты не завтракаешь, но…

– Я поем с тобой.

– Правда?

– Это лучшее, что мы можем в сложившейся ситуации, – шепчет, а затем обходит меня со спины, и не знаю почему, но ее мгновенно обдает жаром.

Я стала совсем пошлая или он имел в виду…

Нет, Тереза, стоп.

Перестань.

С такими мыслями ты долго не продержишься.

Боже, а как долго вообще нужно держаться?

– Как насчет блинчиков? Папин рецепт, пальчики оближешь. – Я даже не столько интересуюсь его предпочтениями, сколько пытаюсь не молчать, чтобы не выглядеть испуганной и смущенной. Хотя именно это, если быть откровенной, я и ощущаю.

Пока суечусь, чувствую на себе его пронизывающий до внутренностей взгляд. Макстон наблюдает за мной, как охотник за дичью, и что-то подсказывает мне, что «охотник» здесь точная аллегория, потому что, судя по тому, как он недавно кусал мои губы, он не против меня съесть. А я… Господи, кажется, и я.

– Спасибо, – слышу, когда ставлю перед ним тарелку.

Бам. И снова этот взгляд – до охренительности горячий, бьющий насквозь. Воздух содрогается и расщепляется на атомы, а я снова сдаюсь без боя. Почему? Наверное, потому, что он не такой, каким я его представляла. Опасный, вспыльчивый, другой – возможно, но лишь отчасти. Добрый, смелый, с горячим сердцем – я больше поверила бы в такого него настоящего. Потому что это то, что светом исходит у него изнутри.

– Как твоя песня? – голос сипнет, поэтому незаметно прочищаю горло.

И, конечно же, не придумываю ничего умнее, как поговорить с Макстоном о музыке. Нет, мне безусловно интересна эта важная для него сторона его жизни, но едва ли так же сильно, как его чувства. Что он ощущает в этот самый момент, сидя напротив меня? После нашего не совсем невинного поцелуя? Потому что на мне сейчас хоть яичницу жарь…

– Благодаря тебе у нее появился шанс.

– Мне? – растерянно моргаю, но Макстон не отвечает.

Лишь слабо усмехается и, свернув в трубочку еще один блинчик, запихивает его в рот. Ему будто бы нравится видеть меня такой обескураженной.

– Где твой папа научился так фантастически готовить? – мастерки меняет тему.

– Интернет. А еще нескончаемая череда горелых котлет и сбежавших каш, – тепло улыбаюсь, вспоминая то время. Ему было очень нелегко после смерти мамы, но он ни разу этого не показал. Просто делал для нас все, что мог.

– Это непросто. – Макстон будто читает мои мысли. – Когда ты осознаешь, что должен заботиться о ком-то и быть для него лучшим во всем. Тут о себе-то позаботиться не выходит, – хмыкает, а я понимаю, что невольно задела за больное, потому что его взгляд мгновенно тускнеет, хоть он и очень старается его отвести.

– Наверное, тяжело так подолгу не видеться с мамой, – почти шепчу.

Не знаю, имею ли право говорить с ним об этом теперь, когда между нами…

Что? Что между вами, девочка?

– Извини, – делаю вдох. – Мне не стоило…

– Все нормально, – удерживает меня прежде, чем трусливо бегу. Мысленно, но все же… – Знаешь, – уголки его губ дергаются в полуулыбке, – я бы очень хотел, чтобы она сейчас была здесь, а не в Нью-Йорке. Тогда познакомить вас было бы намного проще.

Познакомить?! – завтрак едва не встает поперек горла…

– Что ты сказал?

– Ты слышала, Бэмби.

Нет.

Он шутит.

Шутит ведь?

– Ты хочешь познакомить меня со своей мамой?

– Ты бы понравилась ей.

Маме парня, в которого без памяти влюблена? Одной из самых красивых женщин по версии журнала «People»? Талантливой модели и певице, учредительнице детского благотворительного фонда и…

Нет.

Нет-нет-нет!

– Может, ты лучше просто передашь ей привет? Ну или вообще не будешь меня упоминать. – Да, отличный план.

– Ты боишься мою маму? – заинтересованно подается вперед. Усмехается, щурит глаза. Кажется, что сканирует чертовым рентгеновским зрением.

– Не-е-т…

– Брось, Бэмби, я же вижу. Ты боишься.

Я НЕ БОЮСЬ.

Я В УЖАСЕ.

– Вовсе нет.

– Ладно.

И только начинаю вдыхать полной грудью, как Рид откидывается на спинку стула и достает из кармана мобильный. Несколько раз тапает на экран, а затем прислоняет его к уху.

– Что ты делаешь?

– Звоню маме. – Своей?! Кричу мысленно, наяву же даже не успеваю открыть рот. – Привет, мам, есть минутка? Хочу познакомить тебя кое с кем. – улыбается негодяй, поднимая на меня взгляд. Верчу головой и машу руками, чтобы не выдавал, не сейчас, не так. Я не готова, черт подери, я… – Она моя девушка.

Его. Девушка.

Он