Сон наяву - Рада Теплинская

внутренний хаос и вызывая растущее отторжение к разворачивающейся перед ней драме человеческих судеб. Она чувствовала себя невольной свидетельницей тщательно скрываемой грязной семейной тайны, которая, словно нарыв, теперь с трудом пробивалась сквозь толстую завесу лжи и полуправды, обнажая уродливые шрамы прошлого.

— Но если она любила вашего сына… — с сомнением, почти шёпотом повторила Эмили, и этот вопрос, словно острый гвоздь, намертво засел у неё в голове, отказываясь поддаваться какому-либо логическому объяснению. Её голос прозвучал тихо, неуверенно, в нём сквозило искреннее недоумение, граничащее с шоком. Как могла женщина, утверждающая, что любит одного мужчину, добровольно выйти замуж за его отца? Эта зияющая брешь в логике повествования не давала ей покоя, заставляя критически оценивать каждое слово Романа, каждый его жест. Она нутром чувствовала, что в его рассказе есть что-то недосказанное, какая-то ключевая деталь, которую он тщательно скрывает, и это лишь усиливало её подозрения, заставляя искать подвох в каждой фразе.

Роман, словно предвидя этот вопрос, этот неизбежный укол правды, тяжело вздохнул и устало покачал головой.

— К сожалению, дело было не только в «Эвергрин», — произнёс он, и горечь, сквозившая в его голосе, казалась почти осязаемой, словно он с трудом сдерживал бурю внутренних переживаний, готовых вырваться наружу. — За то недолгое время, что прошло после её приезда в «Кипарисовые воды», я… я успел влюбиться в неё… Наверное, всё началось с обычного участия, простых знаков внимания и тёплых чувств, которые, как мне казалось, испытывает любой отец к невесте своего сына. По крайней мере, мне тогда так казалось.

Он нервно перебирал пальцами, словно пытаясь найти подходящие слова, подобрать ключ к пониманию, чтобы объяснить необъяснимое, оправдать непростительное.

- Антониета тоже хорошо ко мне относилась, отвечала на мою заботу, и я был уверен, что скоро стану её свёкром.

Он замолчал, словно давая Эмили время осознать всю абсурдность ситуации, всю катастрофичность последствий, словно пытаясь дать и себе шанс переосмыслить прошлое, найти в нём хоть какое-то оправдание своим действиям, уловить хотя бы проблеск логики в безумии страсти. В этой затянувшейся до бесконечности паузе повисла тяжёлая атмосфера неловкости, стыда и вины, пропитанная ароматом сожаления.

Устало проведя ладонью по лицу, словно стирая с него печать прожитых лет и груз совершённых ошибок, он снова вздохнул и продолжил:

- Я сразу заметил, что после их поездки в «Эвергрин» что-то в ней сломалось, что-то безвозвратно изменилось. Антониета вернулась оттуда очень грустной, задумчивой, подолгу молчала, погружаясь в свои мысли. В ней словно погас огонёк, угасла искра жизни.

Он говорил тихим, дрожащим, почти безжизненным голосом, как будто рассказывал о ком-то другом, стараясь отстраниться от собственной роли в этой трагедии, дистанцироваться от мучительных воспоминаний.

- Однажды вечером я просто не выдержал этого напряжения и прямо спросил: что случилось? Что тебя так мучает? Сначала она категорически не хотела говорить на эту тему, казалось, ей физически больно даже вспоминать, возвращаться к тем дням. Потом она горько расплакалась и, наконец, сквозь рыдания сказала, что Эрнесто сильно изменился, стал другим человеком. Он уже не был тем весёлым, беззаботным молодым человеком, которого она полюбила в Коннектикуте, тем искренним и открытым юношей, покорившим её сердце. Он стал замкнутым, одержимым, мрачным, и Антониета боялась выходить замуж за мужчину, которого, возможно, больше не любила, которого она уже не узнавала, в котором видела лишь отблеск прежнего Эрнесто. В глазах Романа на мгновение мелькнула тень вины, словно он невольно признавал, что воспользовался слабостью девушки, подло сыграв на ее страхах и сомнениях, искусно манипулируя ее чувствами.

Меня глубоко тронули сомнения девушки, и я попытался её успокоить, — продолжил он, стараясь придать своему голосу оттенок искренности и сочувствия. — Пытался развеять её страхи, убедить, что всё наладится. Сначала я наивно не воспринял её страхи всерьёз — думал, что это обычное волнение перед свадьбой, предсвадебная паника. Мне казалось, что любая девушка накануне свадьбы беспокоится о своём будущем, боится неизвестности. Я решил обратить всё в шутку, как бы перевести стрелки, и попытался убедить её, что после ремонта ей обязательно понравится в «Эвергрин», что всё уляжется, всё наладится. Но это была ложь от начала и до конца.

В его словах сквозило горькое самообвинение, признание собственной низости.

32

- Я своими глазами видел, что отношения между ней и Эрнесто испортились, что в их сердцах появилась трещина, и… и почему-то меня это радовало, как бы отвратительно это ни звучало.

Он с трудом произнёс это признание, словно вырывая его из самой глубины своей души, обнажая самые тёмные уголки своего сознания.

Роман вздохнул в который уже раз, словно выдыхая яд воспоминаний, отравляющих его существование.

- Немалую роль в охлаждении их отношений сыграло ещё одно обстоятельство: у Эрнесто не было ни времени, ни желания по-настоящему вникать в её заботы, в её душевные терзания. Он просто помешался на идее отремонтировать дом в «Эвергрин» и, несмотря на отчаянные мольбы Антониеты не делать этого, уехал через неделю, чтобы лично руководить работами, контролировать каждый этап, каждую деталь. Он бросил её на произвол судьбы, оставил наедине со своими страхами, оставил её рядом со мной, в «Кипарисовых водах. - В его голосе звучало неприкрытое обвинение в адрес сына, как будто он отчаянно пытался переложить часть вины на Эрнесто, оправдать свои гнусные поступки. - Антониету и Мэделин Эрнесто оставил со мной в «Кипарисовых водах».

Из рассказа Романа у Эмили пока складывалось крайне неблагоприятное впечатление об Эрнесто Агиларе. Если Роман говорил правду, то Эрнесто — холодный и бессердечный эгоист, зацикленный на себе и не обращающий никакого внимания на вполне понятные и объяснимые страхи Антониеты. Он пренебрег ее чувствами, растоптал ее желания ради собственных амбиций, одержимый лишь своим проектом. Однако, несмотря на это, ни один из описанных эпизодов не мог служить оправданием для самого Романа, женившегося на невесте своего сына и совершившего худшее из возможных предательств. Эмили чувствовала, как в ее груди поднимается волна возмущения, клокочущая злость, смешанная с отвращением. Он воспользовался моментом, поддался искушению, предал доверие сына, растоптал моральные устои. Она просто не могла понять, как он вообще мог так поступить, как ему хватило наглости и бесстыдства. История становилась все более запутанной и отвратительной, клубок лжи затягивался все туже, и Эмили с трудом сдерживала рвущиеся наружу эмоции, боясь выдать свое истинное отношение к происходящему. В голове, словно назойливая муха, бился один и тот же вопрос: что же на самом деле