Сто имен любви - Сандра Мэй

Но останутся двое. Ты. И он.

Разумеется, ни о каких разговорах в ту ночь речи не шло. Рокко просто приказал себе забыть, кто он такой, повернулся к прошлому спиной и обнял Эбби. Через мгновение губы их слились, а еще через пару секунд реальный мир перестал существовать для обоих.

Его руки были опытными и крепкими, его движения – неторопливыми и деликатными, и все же Эбби чувствовала, какое скрытое напряжение клокочет внутри этого могучего, красивого человека. Во взгляде, во внезапном порыве – во всем проявлялось это чувство. Рокко, несомненно, жаждал обладать ею – но каждый раз сдерживал себя из последних сил, не желая показаться грубым или настойчивым. Это удивляло и трогало ее, но другая, разнузданная и ненасытная женщина внутри нее, желала большего.

Эбби таяла в его объятиях. Никогда прежде она не испытывала такого оглушающего, жаркого блаженства, никогда не думала, что головокружение может быть приятным, а дрожь в коленках – естественной.

Она выгибалась в его руках, мурлыкала что-то, даже не замечая этих смешных звуков, все норовила коснуться его тела – то рукой, то плечом, то щекой...

Она даже не знала, в какой момент оказалась совершенно обнаженной – это было совершенно не важно, более того, это было естественно. Так же естественно, как и то, что мужчина, лежавший рядом с ней, тоже был обнажен.

Древняя, мудрая Мать всех женщин мягко улыбнулась Эбби Лаури из тьмы веков, и Эбби повторила ее мудрую улыбку. Обхватила руками крепкую шею Рокко, вытянулась, прижалась, растворилась, раскрылась, словно цветок, навстречу его огню и нетерпению, и потолок распахнулся прямо в небо, звезды брызнули ослепительным водопадом, кровь, бурлящая в венах, стала золотой и горячей, а короткий всплеск боли ничего, абсолютно ничего не значил, потому что вслед за ним пришло блаженство.

Какая-то его частица еще пыталась соображать здраво. Именно она, эта частица, и помогала сдерживаться, хотя все остальное вопияло, умоляло о близости, умирая от желания и любви.

И когда запреты спали, а условности осыпались пеплом, когда навстречу цветку рванулся ураган, когда сошлись в безумной схватке-пляске огонь и луна, нежность и желание – вот тогда, в последний раз вынырнув на поверхность моря благословенного безумия, разум мужчины отметил: а ведь я совсем ничего про это не знал!

Мнил себя опытным, искушенным, разочарованным и пресыщенным, был уверен, что смогу обойтись без этих эмоций, ограничиться простой и понятной физиологией – но вот бьется в руках гибкое тело хрупкой богини, пляшут звездные блики в темных кольцах душистых локонов, вот сияют звезды этих серых глаз – и где весь твой опыт? Где самоконтроль?

Это было хуже наваждения, страшнее кошмара, опаснее любого приключения. Это было словно прыгать с крыши в далекий и потому крошечный стог сена. Ощущение полета – и неминуемого падения.

Она со стоном откинулась назад, изогнулась гибкой веткой в объятиях мужчины, всем телом ощущая, как он напряжен и возбужден. Она боялась до смерти – и до смерти его желала. Все остальное не имело значения. Все остальное будет завтра, а здесь и сейчас имеют значение только эти сильные руки, горящие страстью глаза и бесстыдные, жадные поцелуи, горящие на ее искусанных губах...

Ничего не осталось – только бездна и бесконечное небо, только маятник, раскачивающий два тела по сумасшедшей амплитуде, от жизни к смерти, от конца к началу, и уже нет нужды сжимать руки, потому что сплавлены воедино кровь и плоть, кожа и дыхание, но и разомкнуть эти объятия невозможно, ибо как разорвать то, что от века было едино и лишь по глупому недоразумению столько времени не могло этого понять?..