Река блаженства - Тия Дивайн

Никогда еще он не знал женщины, подобной ей. Никогда не видел подобного тела, способного наслаждаться, экспериментировать, жаждущего все новых и новых ощущений. Она была подлинным порождением Вэлли. Ни одна женщина на свете не стала бы восторгаться его экспериментами, отдаваться столь бездумно, столь самозабвенно и бесстыдно.

Не было такой эротической фантазии, которая не пришла бы ей в голову, когда она оказывалась рядом с ним. Она была прирожденной куртизанкой. Не подругой, не женой. И, осознав это, он понял, что легко расстанется с ней. Легко ли? Он сказал ей, что люди из племени его отца клеймили своих женщин и что он хотел бы поставить метку на ее груди, тем самым подтвердив свое право на обладание ею.

В Сефре он купил хну и кисть, а также крохотный алмаз на тонкой, как нить, серебряной цепочке.

Он принес все это в палатку, где они провели ночь, и смешал хну с водой.

– А теперь, ханум, согласно условиям нашей сделки предоставь мне свою левую грудь.

Сердце ее глухо забилось:

– Как пожелаешь, кади, – прошептала она, приблизившись к нему.

Он смочил кисть в горшочке с жидкой хной и принялся красить ее грудь. Окрасил сосок и ареолу, сделав ареолу удлиненной, и они теперь напоминали лепестки. Он нарисовал восемь лепестков вокруг соска, и язык его не отрывался от него, как колибри от цветка.

Это было самым эротичным из всего, что он делал с ней до сих пор. Тело ее расслаблялось и будто плавилось, когда она смотрела, как он покрывает хной ее кожу, все сильнее и сильнее возбуждаясь. Он уложил ее таким образом, чтобы хна не размазалась. Но даже это вполне безобидное прикосновение к ее телу дало бурный толчок фантазии, и он задохнулся от желания. О Господи, он желал ее постоянно. Это чувство терзало его, лишало воли.

Это становилось опасным. И все же он сделал еще шаг на этом пути. Серебряная нить…

Что, если украсить ее этой нитью? Тогда всю жизнь он будет помнить о том, что она надевает украшение для другого мужчины, который у нее появится, как только они покинут этот изолированный мир пустыни.

Пустыня стала самой их жизнью, и в оставшиеся пять дней его чувства к пустыне и их уединению приобрели почти иррациональный характер. Он был одержим желанием пометить ее, пусть каждый видит, что она принадлежит ему.

– Возьми меня, – умоляла она.

Но он даже не шевелился, только сказал:

– У меня кое-что есть для тебя.

– Разве этого украшения недостаточно? – спросила она.

– По-моему, нет. Хочешь посмотреть? Иди-ка сюда.

Она поднялась. Ее грудь, похожая на цветок, манила и искушала его, он с трудом удержался, чтобы не прикоснуться к ней губами. Ему следовало вооружиться терпением, однако это было выше его сил.

Он протянул к ней руку. На кончике его пальца болталась тончайшая цепочка и в тусклом свете сверкал крошечный алмаз.

– Ее носят на шее? – спросила она.

Он приподнял ее правую грудь и обвил сосок нитью.

– Носи эту цепочку ради меня. В пути я буду представлять себе, как она обвивает твой сосок вместо моих пальцев.

Мурашки побежали по ее телу, кровь забурлила.

– Я буду носить ее, кади, но она никогда не заменит мне твоих пальцев.

– А мне твоего соска. – Он едва не лишился чувств, взглянув на нее. Их отношения становились все сложнее. Пока еще он с ней не спал. Но что будет, если это произойдет? Через пять дней закончится их путешествие по пустыне. И все изменится, когда они доберутся до Дар-эль-Рабата. Лепестки на ее груди потускнеют. Она снимет серебряную нить и никогда больше не будет нагой и свободной. Еще пять дней – и все изменится. Всего пять дней.

В доме своего отца она поймет, что не все дозволено. Что следует вести себя достойно и скромно.

Поймет, что мужчина не игрушка, что не каждый пожелает спать с ней, очарованный ее прелестями. А если не поймет, ей все равно придется с этим считаться, как только они покинут пустыню, этот мир, полный иллюзий, совершенно особый мир.