P.S. Я тебя ненавижу - Лорен Коннолли

ответственной девушкой, которая следила за близнецами, покупала продукты и вытирала посуду, пока Дом ее мыл после ужина. Ужина, на который меня с радостью приглашал каждый член их семьи.

Мы вошли в комфортный ритм. Я приезжала утром, чтобы отвезти Адама и Картера на тренировку по плаванию. Пока они наматывали круги по бассейну, я заезжала в библиотеку за книгой на день. Потом возвращалась к бассейну к моменту его открытия для публики. Устраиваясь под зонтом, намазанная толстым слоем солнцезащитного крема, я проводила большую часть дня на шезлонге с книгой в руках, используя палец как закладку, когда Адам отделялся от компании друзей-подростков, чтобы попросить меня оценить его прыжки «бомбочкой».

За обедом мальчишки запрыгивали на заднее сиденье моей старенькой Хонды Цивик, заполняя салон запахом хлорки и солнцезащитного крема — которым я заставляла их пользоваться, даже если их кожа не была такой же бледной, как у меня. Мы спорили, в какой фастфуд заехать сегодня. Мистер Перри каждое утро давал мне деньги, когда я забирала близнецов. Думаю, он считал это платой за няню. Но мне не нужны были их деньги.

Мне нужна была их семья.

Особенно, когда Джош все лето был за сотни миль.

Без Перри меня ждало бы три месяца наедине с Флоренс. Мама улетела в Калифорнию на «очищающий ретрит», который должен был продлиться несколько месяцев. Она всегда так делала. Сколько себя помню, она уезжала — от нас, от самой себя. Я не скучала по своей эгоистичной матери. Но всякий раз, когда она исчезала, Флоренс напоминала мне, почему. Говорила, что мама вынуждена была убегать из собственной жизни, потому что она несчастна. Несчастна из-за того, что мужа больше нет. Несчастна из-за того, что ее сын не проявлял к ней и к Флоренс должного уважения. Несчастна из-за того, что я ее дочь. А кто бы этого хотел?

Так что многие девятнадцатилетние, возможно, ненавидели бы тратить лето, присматривая за двумя тринадцатилетками.

Но я обожала это.

Обожала, как Адам страстно убеждал нас заезжать в марсианский фастфуд каждый божий день, а Картер закатывал глаза и бросал на меня многозначительный взгляд, когда мы, в конце концов, сдавались и шли у него на поводу. Обожала их синхронные улыбки, когда я сворачивала на их подъездную дорожку. Обожала, как Адам рассказывал дурацкие анекдоты, а Картер пел со мной мюзиклы в машине. Обожала, как миссис Перри, сидя на диване, распахивала руки, встречая нас после бассейна.

— Вот и мои маленькие монстры. И укротительница монстров.

Но больше всего я обожала, как Дом откладывал ноутбук, вставал с кресла с тихим стоном и хрустом позвоночника, а потом подходил ко мне и обнимал.

Обожала, как он поднимал меня над полом, прижимал к себе, а затем, склонившись к самому уху, тихо шептал:

— Спасибо, мать твою, за Мэдди Сандерсон.

А потом я приходила в себя от этого нелепого сочетания ласки и неуместного ругательства, и Адам тут же возмущенно требовал, чтобы брат поставил меня на землю, пока не сломал пополам, а Картер начинал громко и совершенно нескрываемо издавать чмокающие звуки.

Это было нашей маленькой игрой. Повторяющейся, предсказуемой, моей любимой.

Потому что для меня это никогда не было игрой.

Я подсела на это.

Я боялась конца лета. Особенно когда осознала, что он наступит раньше, чем я ожидала.

В августе близнецы уезжали в летний лагерь. Две недели без них. Две недели без необходимости забирать их по утрам и проводить с ними дни. Без поездок в фастфуд, без глупых песен, без дурацких шуток.

Без благодарных объятий от Дома.

Тогда у меня не было проблем с тем, чтобы плакать, и большую часть последнего дня у бассейна я провела, прячась за огромными солнцезащитными очками, держа перед лицом книгу и прижимая полотенце к щекам, чтобы никто не заметил, как слезы текут по моему лицу непрерывным потоком.

Адам и Картер были тише обычного во время нашего последнего обеда, и я даже не спрашивала их, куда заехать, просто свернула за тако. Не то чтобы я почувствовала вкус кесадильи с курицей, даже после того как залила ее острым соусом.

Мы вернулись к бассейну, я снова спрятала лицо за книгой, но тут мой шезлонг внезапно просел под дополнительным весом. Опустив книгу, я увидела, что у моих ног устроился Адам с угрюмым выражением лица.

— Я не хочу в лагерь, — объявил он, удобно забыв, как еще пару недель назад не мог заткнуться, рассказывая, как ждет этого приключения.

Кемпинг! Походы! Разведение костров! Заплыв через все озеро, чтобы впечатлить спасателей!

— Там будет весело, — сказала я с таким убеждением, на какое только была способна, хотя сама не хотела, чтобы наше лето заканчивалось, и знала, что если бы мне пришлось поехать в подобный лагерь, я бы ненавидела каждую минуту.

Мэдди Сандерсон и ее хрупкие легкие не подходили для жизни на свежем воздухе. Тогда. Да и сейчас тоже.

Адам не ответил, только нахмурился и пожал худыми плечами, уставившись в бетон под ногами.

В тот момент я поняла, что пора засунуть свое нытье куда подальше и вести себя ответственно. Если бы Адам в последний момент отказался ехать в лагерь, это стало бы дополнительным стрессом для семьи Перри, а моя цель всегда была в том, чтобы облегчить им жизнь.

— Эй, — я вытянула ногу и ткнула его пальцем ноги. — Ты же знаешь, что я не могу участвовать в лагерных активностях, да? Из-за астмы.

Он едва заметно кивнул, с его мокрых волос капли хлорированной воды падали на мое полотенце.

— Ну, — продолжила я, переходя на заискивающий тон, — я с нетерпением жду твоих рассказов об этом лагере.

Адам поднял на меня свои огромные карие глаза, окруженные темными ресницами, которыми отличались все Перри. В тот момент он напоминал щенка — трогательного, восторженного.

— Правда?

— Правда, — я снова ткнула его пальцем ноги, на этот раз вызвав неуверенную улыбку. — Я собираюсь жить через тебя, Адам Перри. Так что отправляйся в лагерь, попадай в приключения, а потом возвращайся и рассказывай мне обо всем.

Его улыбка, медленно расползающаяся по лицу, была чем-то прекрасным.

— Ладно. Так и сделаю.

А потом он вскочил на ноги, наклонился ко мне и встряхнул головой, обдав меня брызгами воды, как мокрая собака. Я взвизгнула, запустила в него бутылку с солнцезащитным кремом, а он только рассмеялся — смех у него был почти такой же глубокий, как у его старшего брата. Потом он убежал обратно к друзьям, хорошее настроение к нему