P.S. Я тебя ненавижу - Лорен Коннолли

Нет, «задержался» — не то слово. Если бы он просто задержался, я, возможно, смогла бы его не замечать.

Но Дом, которому всегда нужно какое-то дело, маячит в поле зрения, бесцельно кружит по комнате. Пока я стараюсь сосредоточиться на аудиокниге и ярких кусочках пазла, он то и дело останавливается, берет в руки предметы, вертит их, а потом кладет обратно.

Воздух вокруг него буквально пропитан целеустремленностью, и это раздражает мой мозг так же, как пыльца раздражает носовые пазухи.

Когда он полностью снимает со стены большие часы, я больше не могу терпеть его напыщенное копошение.

— Какого черта ты делаешь? — резко спрашиваю я, касаясь наушников, чтобы приостановить книгу, а затем сбрасываю их, чтобы лучше слышать собственные упреки. — Ты что, ищешь скрытые камеры? Осматриваешься перед ограблением? Прекрати трогать все подряд!

Дом даже не смотрит на меня, крутя колесико на задней стенке часов.

— В этом доме больше десяти часов, — произносит он. — И все они показывают неправильное время.

Я фыркаю, потом осматриваюсь по сторонам, осознавая, что каждый предмет, к которому он прикасался, действительно был каким-то устройством для измерения времени. Конечно, именно это раздражало мистера «Я никогда не опаздываю, потому что прихожу за десять минут до назначенного времени».

— Это просто декор, — говорю я. Большинство этих винтажных приборов действительно дополняют уютную атмосферу дома. Не то чтобы Дому было до этого дело. У него, наверное, все в хроме и четких линиях, идеально подходящих для робота. Спорим, он минималист? — Безделушки могут быть эстетически приятными.

— Часы выполняют функцию, — бурчит он. — Неправильные часы — это эстетическая катастрофа.

Его беспокойные движения мешают мне сосредоточиться на пазле.

— Ты не можешь просто смотреть время в телефоне, как нормальный человек? Или, не знаю, на часах моего брата?

Черт. Я хотела быть безразличной, но последнее предложение прозвучало слишком резко.

Каждый раз, когда я вижу эти часы на запястье Дома, это напоминает мне, что Джош их больше не носит.

Потому что его больше нет.

Дом замирает, не успев повесить часы обратно, и бросает на меня быстрый взгляд. Я упрямо смотрю на груду кусочков перед собой, игнорируя тот проблеск уязвимости, который случайно ему показала.

Следующее, что я осознаю — он уже рядом со мной, на корточках, забросив часы. Его пальцы расстегивают кожаный ремешок на запястье, и у меня перехватывает дыхание, когда он снимает часы и протягивает их мне.

— Если хочешь, они твои.

Я смотрю на знакомый аксессуар. Джош снимал их только на ночь, перед сном. Я не помню времени, когда их не было у него на руке. Однажды они просто появились, и с тех пор стали частью его, как мозоли на пальцах и шрам на лбу после падения с яблони во дворе Перри.

На мгновение я представляю, как беру их, надеваю, оставляя у себя этот кусочек брата навсегда.

Но я знаю себя. Знаю, что не терплю браслетов или даже резинок на запястье. Какими бы дорогими для меня ни были эти часы, я все равно сниму их однажды. Оставлю где-нибудь. А потом они исчезнут, затерявшись в моем хаосе.

Еще одна часть Джоша исчезнет.

Я сжимаю зубы и закрываю глаза.

Дом бы никогда не поступил так небрежно. У него, наверное, есть специальная подставка для часов и чистящие салфетки, чтобы стекло оставалось без единого отпечатка.

— Оставь их себе, — выдавливаю я. — Он оставил их тебе.

— Мэдди…

— Оставь меня в покое. Я собираю пазл.

Я снова надеваю наушники, включаю книгу и заставляю себя смотреть только на разбросанные передо мной кусочки.

Тем не менее, я чувствую, как Дом встает и отходит. Он еще какое-то время остается в общей зоне, двигается по кухне. Скорее всего, настраивает часы на микроволновке и духовке. В конце концов, его шаги удаляются в сторону короткого коридора, ведущего к спальням.

Кажется, я слышу его голос, пробивающийся сквозь шумоподавление в наушниках, но я не уверена и не собираюсь проверять.

Пазл убаюкивает меня, погружает в медитативное состояние. Когда наконец ставлю на место последний кусочек, осознаю, что прошло немало времени — мои плечи и спина затекли, а наушники будто приросли к коже. Снимаю их, и тишина в доме кажется оглушающей, но это всего лишь мои уши заново привыкают к свободному воздуху.

Гляжу на настенные часы — далеко за полночь. На этот раз можно верить, ведь Дом, наш местный Отец Время, все исправил.

Поднимаюсь, суставы протестующе потрескивают, и я сдерживаю стон, вытягиваясь вверх и раскидывая руки. По телу прокатывается целая череда хрустов, и я облегченно выдыхаю.

А потом начинаю бесцельно бродить по комнате, подбирая каждую попадающуюся на глаза пару часов, верчу настройки наугад и ставлю их обратно, прежде чем отправиться спать.

Дому стоит понять, что в жизни есть вещи, которые невозможно держать под контролем.

И я — одна из них.

Глава 12

С тех пор как я вернулась домой из Алабамы, каждый раз, когда пытаюсь сесть и почитать книгу, стою в очереди в супермаркете или просто пытаюсь уснуть, мой разум использует эти моменты покоя, чтобы выкапывать воспоминания о времени, которое я была уверена, что оставила в прошлом навсегда.

Воспоминания о том лете. О лете после моего первого года в колледже.

Оно было совершенно во всех смыслах.

Пока не стало таковым.

Я виню в этих частых путешествиях в прошлое избыток общения с Домом и возобновленную переписку с близнецами.

В начале июня я не ждала теплых месяцев с нетерпением. У Джоша была стажировка в Нью-Йорке, Дом собирался работать полный день, и я думала, что в свободное время он будет проводить с Розалин. Мама снова уехала в какое-то путешествие, которое, по ее словам, должно было «восстановить ее ауру». Мне хотелось вернуться в университет, подальше от Флоренс, которая всегда обвиняла меня в том, что ее собственной дочери нет рядом, вместо того чтобы винить женщину, которая оставляла меня снова и снова.

Авария мамы Дома изменила все. Автомобильная катастрофа, которая отправила миссис Перри в больницу, а затем — месяцы ограниченной подвижности и физиотерапии.

Я не желала ей боли, но их семье была нужна помощь. И наконец-то я получила шанс начать отплачивать Перри за годы заботы. Я перестала быть просто тихой соседской девочкой, которая едва могла дышать и жила с матерью и бабушкой, которым было бы все равно, если бы я вдруг исчезла. Тем летом я стала