Анастасия - Лана Ланитова

закончится мой отпуск, и мне надо будет выйти на стажировку в министерство, – рассуждал я. – Мне надо подготовить новый мундир и распорядиться относительно нескольких свежих сорочек. Велеть отутюжить всё это добро. А потом перчатки… Кожаный портфель… Что еще? Еще надо выспаться, ибо придется рано вставать».

– Портфель… – шептал я. – Чёрт, а где же он? – я беспомощно оглядывался по сторонам. – Где? Подождите, на кой сдался мне портфель? Зачем я о нём подумал? Погодите… – я плюхнулся в кресло, забыв о том, откуда взялась сама мысль о портфеле. – Какой портфель? О чём я думал? Ага… портфель. Ну да, портфель. Портфель же! Ну…

Мысли о предстоящей службе и новеньком портфеле вновь отлетели от меня, словно птички с распахнутого окна. Голове стало муторно и жарко. Перед глазами возник образ Анастасии Ланской.

– Господи, ну что за девушка! Как это вообще возможно? Почему я не могу не думать о ней?

Я потрогал собственный лоб, в надежде на то, что простудился и просто заболел. Наверняка, у меня началась горячка, думал я. Оттого мне так худо. Ну да, это просто банальный жар. Пальцы коснулись липкого лба. Но он оказался абсолютно холодным. Почти ледяным. Неприятно ледяным, что было весьма странно.

– Что со мной? – шептал я.

Я вскочил из кресла и стал вышагивать по кабинету. Я даже не смогу вам толком объяснить своё состояние. Скорее оно напоминало собою мысленную лихорадку. Ибо в ушах стоял какой-то отвратительный гул, мешающий хоть сколько-нибудь сосредоточиться. Как только я напрягался и делал попытку, построить свои мысли в логически правильные цепочки, то в голове и вовсе начиналась сущая свистопляска. Она походила на какофонию, состоящую из обрывков фраз и звуков. И всё это длилось ровно до тех пор, пока перед моими глазами не взмывало ярко померанцевое облако. Это было облако рыжих волос. На фоне моих, весьма странных, хаотичных и бредовых мыслей я отчего-то чётко представил себе, как будут выглядеть её удивительные волосы, если рассыпать их по обнаженным плечам плутовки. О, они должны быть подобны огнистому водопаду. Её волосы похожи на волосы библейской Суламифи, вдруг подумал я. А глаза? Боже, что за глаза у этой девицы. А её лицо? Нежная кожа… Господи, я точно схожу с ума. Господи, да что со мной? Что за наваждение? Отчего её образ постоянно плывет перед моим взором? Неужели я влюбился? Так сильно?

– Но, нет… Этого просто не может быть! – рассмеялся я вслух.

Я пытался читать свежие газеты, но строчки прыгали перед глазами, и я не постигал смысла ни единого слова. Тогда я завел граммофон, чтобы послушать Шаляпинского Мефистофеля. Уже тогда, в 1900, отец привез из Америки новенький граммофон и несколько пластинок к нему. Среди них была и пластинка с арией Шаляпина, купленная мною на Арбате. Но, поставив пластинку, вместо мелодии я услышал один скрежет и шипение, в которых мне явственно чудилось лишь одно слово. И это было имя. Её имя! Пластинка вращалась в бешеном темпе, а от иглы отчетливо звучало:

– Анастасия! Ана-стасия! Сия… Ана-ста-сия! Сия…

Что за чертовщина, думал я. И тут же будто наяву услышал Настин голос и нежный смех. Я настолько растерялся, что даже побежал в соседнюю комнату, посмотреть, не стоит ли там кто. Настолько мне сделалось страшно. Наш старый слуга Антип Архипович в это время отсутствовал. Мне захотелось позвонить в колокольчик и позвать его в комнату. Позвать, чтобы поговорить о каких-нибудь хозяйственных пустяках или велеть зажечь повсюду лампы. Я и сам мог отлично их зажечь, но отчего-то стоял посередине комнаты, словно истукан. Каких же сил мне стоили мои шаги к дивану, расположенному в кабинете. Я помню, что едва добрался до него, как рухнул, словно подкошенный. Как только моя голова коснулась подушки, я тут же забылся тяжким сном.

Проснулся я на рассвете. За окном было еще совсем темно и, судя по всему, морозно. Я потянулся за свечой и зажег ее. А после я подошел к комоду и достал зеркало. Из маленького овала на меня смотрело мое осунувшееся и весьма бледное лицо. Я бегло оглядел щеки и шею, с мыслью о том, что хорошо бы побриться. И вдруг мой взгляд коснулся лацкана шелкового халата. Словно мукой, он весь был засыпан порошком. Странно, подумал я. Ведь я точно помню, что вчера не употреблял это зелье. Я метнулся к дивану. Черный кожаный валик тоже был густо испачкан порошком. И на персидском ковре, расстеленном на полу, тоже красовалась дорожка из просыпанного кокаина.

– Хорош гусь, – с отвращением подумал я. – Неужели я не помню, когда употребляю кокаин? Но, такого не может быть. Это бред! Я ведь ещё не наркоман. Я не успел так сильно привыкнуть, чтобы ничего не помнить.

Как бы то ни было, я отряхнул ворот и пошел умываться. Я выпил чашку кофе. Есть совсем не хотелось. Я поспешно оделся и побежал в сторону… Куда бы вы думали? Ну, конечно, в сторону Арсеньевской женской гимназии. И если вы спросите, какие черти погнали меня туда в семь утра, я вам не смогу даже дать чёткого ответа. В половине восьмого я был уже возле ворот этого, всеми уважаемого заведения. Весь двор возле крыльца был щедро засыпан снегом. К самому крыльцу пролегло лишь несколько дорожек из крупных мужских следов – очевидно, это были следы дворника, либо первых преподавателей. Я встал чуть в стороне, прячась за высокими чугунными воротами. С этого места, как мне казалось, был отчетливо виден весь двор. И я смиренно приготовился ждать. Каково же было моё изумление, когда из-за угла дворницкой сторожки вышел мой Митя собственной персоной. Сначала я было, по привычке обрадовался ему, а после тут же разозлился.

– А ты что здесь делаешь? – хмуро спросил я. – Чего тебе-то не спится?

– Не спится вот, – кротко отвечал Митя, недобро глянув в мою сторону.

– Слушай, Кортнев, это уже не смешно…

– И мне не смешно, – развел руками Митя. – Мне кажется, Гурьев, что я заболел.

– Так иди домой.

– Я не могу, – он заморгал белесыми ресницами.

– Ладно… – зло отреагировал я. – Торчи, коли охота.

– А я итак здесь с шести утра торчу. Я всю ночь не спал. Я замерз сильно.

– Гляди, вон пошли первые гимназистки. Может, и её увидим.

– Может… – эхом отозвался Кортнев.

В то утро мы оба с ним замерзли, но так и не увидели нашей Насти. Отчего она не пришла на утренние занятия, мы не знали. Мы оба пытались гадать, в чём тут