Алый камень - Э. Энн Джуэл

— Я же говорил тебе, если я тебя поймаю… — я снимаю шорты —…это будет очень плохо.

Она тяжело вздохнула, когда я поднял ее на руки. Ее глаза не отрываются от моих, когда я оттягиваю промежность ее трусиков в сторону и опускаю ее на себя. Ее дыхание сбивается, когда я полностью заполняю ее и опускаю нас в воду.

Ее губы раздвигаются, взгляд тяжелеет.

— Это… — она медленно моргает, пока я двигаюсь внутри нее —…просто… ложь.

Опустившись вниз, я приникаю губами к ее губам, так чертовски изголодавшись по ней. Мне кажется, что все мое существо разрывается по швам. «Правда?» шепчу я за секунду до того, как наши рты сталкиваются.

***

Скарлет

Из-за этого ощущения невозможно открыть глаза. Я почти забыла, каково это — проснуться рядом с теплым телом, прижатым к моей спине, с сильными руками, обхватившими меня. Думаю, я оставлю глаза закрытыми и продолжу красть больше таких моментов — больше вдохов.

— У тебя совершенно нет рвотного рефлекса.

Мое тело сотрясается от смеха, я поворачиваюсь в его объятиях. Я прижимаюсь губами к его груди, не открывая глаз. Наши ноги переплетаются, словно мы оба отчаянно пытаемся быть как можно ближе друг к другу. На этом диване-кровати это совершенно несложно. Если мы не будем прижиматься друг к другу, один из нас окажется на полу.

— Как грубо. Это просто грубо. — Мои губы изгибаются в огромную улыбку на фоне россыпи светлых волос на его груди.

— Это не грубо. Это комплимент. Огромный комплимент.

— «Огромный» комплимент? Правда? Теперь у меня такое чувство, что ты делаешь комплимент себе, а не мне. Кроме того, секс остается в моменте. Ты не говоришь о нем, когда он закончился.

— Согласен.

Я наклоняю голову, чтобы уткнуться ему в шею, чувствуя удовлетворение от того, что он оставил эту тему.

— Но я серьезно. У тебя нет рвотного рефлекса.

— О Боже! — Я толкаю его в грудь и выворачиваюсь из его объятий, краду белую простыню и оборачиваю ее вокруг себя, пока иду на кухню за бутылкой воды. — У аргентинской озерной утки самый большой пенис среди всех птиц, что, я полагаю, мало, о чем говорит, потому что пенисы есть только у трех процентов птиц в мире. — Я открываю шкаф за шкафом в поисках чего-нибудь съестного. Я умираю с голоду. — В любом случае, когда он «стоит», его длина равна общей длине тела. — Я останавливаюсь на яблоке и, прислонившись к дверному проему гостиной, откусываю большой кусок. — Вот это права на хвастовство, — бормочу я с полным ртом сочного зеленого яблока.

Тео сидит, опираясь на локти, моя подушка прикрывает его причиндалы.

— Это мое яблоко?

Я перестаю жевать, в голове проносятся образы того, как он выковыривает кусочек яблока из моего рта.

— Может быть. — Я отпускаю простыню, позволяя ей упасть на пол. — Это проблема для вас, мистер Рид?

Взгляд Тео пробегает по моему обнаженному телу.

— Не сегодня.

— Уже почти шесть. Я собираюсь прогуляться перед завтраком с Иминем. Сходи поплавай с акулами. — Я кокетливо подмигиваю ему, прежде чем пошагать, виляя голой попкой, в ванную.

Когда я выхожу обратно, он уже ушел. Я хмуро смотрю на свое растение-паук на полу. На один из его стеблей с деткой наступили и сломали. Его действительно нужно подвесить к потолку, поэтому я ищу крючок. У Тео есть небольшой ящик с инструментами у лестницы, но крючка я не нахожу. Я знаю, что он забрал много вещей наверх, поэтому я проверяю там. Мой взгляд останавливается на поясе с инструментами на полу в его комнате. Может быть, у него там есть еще инструменты.

Я на цыпочках подхожу к нему, стараясь не наступить ни на одну из плиток, которые он стратегически разложил на своих местах. Не повезло. Там только пояс с инструментами и несколько коробок с плиткой. Я медленно пробираюсь к ванной комнате. Мое любопытство сейчас берет верх. Он все вывез для ремонта, поэтому я не знаю, что ожидаю найти. Там есть раковина, на столешнице ничего нет, унитаз с поднятой крышкой и комбинация ванна-душ. Я немного удивлена, что занавеска в душе все еще задернута.

Быстрым движением, словно я делаю большое открытие, я отодвигаю занавеску в сторону. Внутри ванной стоит черный сундук с тяжелым навесным замком на передней стенке.

Закрой занавеску и уходи, Скарлет. Мой мозг знает, как правильно поступить.

Не моя комната.

Не мой сундук.

Не мое дело.

Может быть, именно там он планирует хранить мое тело, когда разрежет меня на шесть частей: ноги, руки, туловище, голова.

— Ты сходишь с ума, Скарлет, — говорю я, закатывая глаза, когда задвигаю занавеску. — Не переходи эту черту. — Голос разума, кажется, помогает. Я спустилась вниз. Пришло время прогуляться, чтобы не опоздать к Иминю.

Я поливаю несколько своих растений у окна и думаю о сундуке.

Я засовываю ноги в кроссовки и думаю о сундуке.

Я беру воду в бутылке и думаю о сундуке.

— К черту!

Меня зовут Скарлет Стоун, и я готова засунуть руку в бочку с печеньем и ядовитыми змеями, если вдруг там останется хоть одно печенье.

Прежде чем разум успевает убить мое смертельное любопытство, я уже в десяти секундах от того, чтобы снять навесной замок. Дэниел называл меня воришкой. Я предпочитаю филантропа. Перспектива — забавная штука.

— Тео, если ты не хочешь, чтобы я сюда залезла, то тебе действительно стоит вложить деньги во что-то более надежное, чем навесной замок из магазина уцененных товаров. — Я могу сколько угодно говорить с собой, оправдывать свое действительно плохое поведение — даже если оправдание нарушения правил укоренилось в моей ДНК — но это все равно не делает ситуацию правильной. Если быть до конца честной, то, кроме замка, приводящего в действие бомбу, нет ничего, что он мог бы использовать, чтобы удержать меня от этого сундука.

Хорошие новости? Открыв крышку, я не обнаружила расчлененного тела. Однако, просматривая содержимое, я задаюсь вопросом, было бы первое менее тревожным.

— Боже мой, Тео… — шепчу я.

Оружие.

Ножи.

Фотографии.

Газетные статьи.

— Что. Ты. Натворил?

Профессор Университета Кентукки Кэтрин Рид найдена мертвой в своем доме.

Я пропустила эти слова мимо ушей. Убийство. В живых остался сын Теодор Рид.

Другая статья.

Брайан Рид покончил жизнь самострелом.

Его родители погибли. Самоубийство. Остался в живых сын Теодор Рид.

Эмоции застывают, как мяч для гольфа, застрявший в моем горле. Мои руки перебирают каждую вырезку. Я не могу поверить словам,