Дочь тьмы - Валерия Аристова

Минерва села, ударяя черным хвостом о пыльную землю.

— С этого дня твоей запрещено принимать участие в Охоте, — сказал старик сипло, косясь на кошку подслеповатым глазом, словно за минуту состарился на сто лет, — и обращаться волком. Запрещено срамить славное имя Охотника! Тебе не справиться со злом, безумец! Но ты взял ответственность на себя. Ты падешь. И вместе с тобой падёт мир…

Габриель положил вдруг ставшую тяжёлой волчицу на дорогу, решив, что проще защищаться, имея свободные руки и полную подвижность. Но защищаться не пришлось. Старец вдруг шагнул к нему так стремительно, что Габриель не сумел определить, когда же пропустил удар. А удар был. Рука старика взметнулась и опустилась ему на щеку. Габриель попятился и упал, услышав, как зарычала Минерва, и как снова засмеялись всадники. Но тут силуэт Минервы стал разрастаться, старец же сел на коня и стегнул его плетью. Вороной взвился на дыбы, скакнул так, что Габриелю показалось, что он скачет, не касаясь земли, летит по небу, а следом за ним взлетают и остальные всадники, собаки и волки. Потом в голове его все перемешалось, шершавый кошачий язык лизал ушибленную щеку, а сам он лежал на каменной дороге, смотря в небо.

Он видел рассвет, так и не сомкнув глаз, он смотрел, как солнце поднимается к горизонту, а потом мир исчез, будто его и не было. Очнулся Габриель в своей постели. Рядом тихо спала Магдалена, а в окно светила луна. Но не полная, как он помнил, а немного ущербная.

Сев на перине, он стал всматриваться в окно. Странные же стали сниться ему сны. Волчица, старец, огромная Минерва, спасшая его и Магдалену… Язык Минервы на его щеке… Он поднес к щеке руку, почувствовал свежую ссадину. Поморщился. Где он так разодрал щеку? Нужно было срочно посмотреть в зеркало и обработать рану. Габриель поднялся, откинув одеяло. Шагнул по плитам, вдруг поняв, что лежал в постели прямо в плаще и в сапогах.

Он обернулся на Магдалену. Та лежала, положив под щеку руку, и спала, не шевелясь. Только тихо поднималась её грудь. Габриель склонился над ней, чтобы убедиться, что она жива. Магдалена улыбалась во сне, будто ребенок. Он провел рукой по её светлым волосам, вытряхивая из них запуташвиеся листья.

Глава 25

Девочка

Девочка родилась аккурат на День Всех Святых. Всю ночь Магдалена мучилась родами, а наутро крики её стихи и Габриелю принесли ребенка. Девочку. К Магдалене его не пускали, оставив наедине с ребенком, и он сидел, качая дочь на руках, так как все женщины были заняты роженицей. Сморщенная, красная, девочка казалась ему красавицей. Он рассматривал каждую складочку её лица, ещё не расправившегося, заглядывал в серые глазки, трогал каждый малюсенький пальчик, которыми она так смешно сжимала его мизинец. Девочка не плакала. Только смотрела на него, изучая, как взрослая.

Потом его позвали к Магдалене, и Магдалена забрала ребенка, а Габриель упал на колени перед её ложем и долго целовал её руки. Глаза Магдалены были темны и холодны, будто она не была рада разрешению от бремени. На Габриеля она смотрела заискивающе, а на ребёнка — словно боялась его. Но женщины быстро превратили ребёнка в красивого младенца с картинки, облачив девочку в чепчик с кружевами и завернув в белоснежную пеленку, перевязав лентами. Магдалена наконец улыбнулась, села в постели и приказала всем выйти, кроме Габриеля. Девочку тоже унесли, а она так и сидела, опираясь на подушки, и смотрела куда-то вдаль, будто была одна. Габриель сжимал её руку, боясь заговорить, и ожидая, когда Магдалена скажет хоть слово.

— Я называю её Люсиль, — наконец произнесла Магдалена, — потому что в ней… свет.

Габриель не думал об именах, поэтому просто кивнул, не желая спорить с Магдаленой. Конечно, девочку следовало назвать Жанной в честь его матери, но говорить этого он не стал. Запишет потом ей два имени, и будет у него дочь зваться Жанной-Люсиль. Магдалена вздрогнула, словно прочла его мысли.

— Только Люсиль. Одно имя. Остальные помешают.

Он поцеловал её руку, не понимая, о чем она говорит. Но момент был такой светлый и радостный, что спорить совсем не хотелось. Магдалена разрешилась от бремени без особых проблем, тяжёлая ночь, когда он часами стоял у алтаря заброшенной церкви, моля всех Святых о помощи Магдалене, даже если она не крещена, была позади. Ребёнок был жив. И Магдалена жива.

— Как ты пожелаешь, любимая, — сказал он, садясь на край постели и находя губы Магдалены своими губами, — нет ничего, что я не бы сделал для тебя.

Магдалена сверкнула глазами, но промолчала, а Габриелю, когда он ложился рядом с ней, вспомнилось, что после той ночи, когда он проснулся в постели в сапогах и одежде, она всегда ночевала дома. Неужели и правда её ночным прогулкам с волками был положен конец? Вспоминая старца, он был даже благодарен ему. Магдалена стала тише и покладистее, ей было проще угодить, её было проще рассмешить. И если цена этому — некрасивый рваный шрам на щеке — он готов был платить эту цену.

А потом Магдалена заснула, а он лежал рядом, слушая, как суетятся женщины в соседней комнате. Как плачет ребенок, и как кормилица спорит с няней.

Какое же невероятное счастье — взять на руки собственную дочь! Габриель улыбался, разглядывая лицо Магдалены, напряжённое даже во сне. Она подарила ему малышку. Он же защитит её от всех, кто будет покушаться на её душу и ее жизнь. Он найдёт священника, который согласится крестить её и дочь. А пока… а пока Люсиль беззащитна, он не будет спускать с неё глаз. Он внял предупреждению старца, как бы безумно оно ни было. Магдалена и Люсиль принадлежат только ему. Ему же их и защищать.

…

Магдалена оклемалась достаточно быстро. Какое-то время она сидела в замке рядом с колыбелью ребенка, но потом стала вдруг уходить. Габриель знал, что уходит она не для того, чтобы волком рыскать по-ночам в лесах и полях, тем более, она всегда возвращалась с закатом. Запрет старца действовал и после рождения ребенка, и Габриель не мог не радоваться этому.

Постепенно жена его становилась более похожей на обычную женщину. Да, она приносила из леса какие-то травы, местные шарахались от нее, если