Три сестры: Вера - Ирина Михайловна Комарова

окружающим. В деловых кругах у него репутация приличного человека, с мамой нашей он всегда терпелив был, и она его даже уважает, насколько она вообще на это способна. И к Вовке с Павликом он всегда хорошо относился, любил их. Вернее, и сейчас любит.

– Любит?

– А как же? Дети – это же не грипп, не вылечишь, и само не пройдет. Дети – это навсегда. Ты вспомни, как Сережа счастлив был, когда Вовка родился. Неужели ты думаешь, он это забыл?

– Даже если не забыл. – Вера с отвращением посмотрела на свою полупустую чашку и отодвинула ее в сторону. – У него прекрасно получается эту, как ты выражаешься, любовь игнорировать.

– Не верю. – Люба покачала головой и медленно повторила: – Не верю. Вот ты только представь, что творилось в его душе, когда он, раз за разом, подходил к окну и, раз за разом, видел своего сына. Своего старшего сына, еще такого маленького, несчастного, замерзшего… смотрел на него из-за занавески, не знал, что делать, надеялся, что Володька уйдет наконец, а он все стоял, и все не уходил, и все смотрел на окно, и Сережа боялся, что сын его увидит…

– Ну, ты еще стихи напиши на эту тему, – грубо перебила ее сестра. – Жалостливые. Чтобы все прониклись сочувствием к несчастному, запутавшемуся отцу. Ты, Любашка, все-таки ненормальная, любую ситуацию так наизнанку вывернешь, что у тебя даже последний негодяй несчастной жертвой получится!

– Не передергивай, Сережа все-таки не последний негодяй, – примирительно улыбнулась Люба. – И уж, конечно, не жертва. Я говорю, он просто слабый. А эта Полли – мы же ее не знаем совсем. Может, она Сережу против семьи восстанавливает, а может, ей и наплевать на вас. Но скорее всего, ее интересуют исключительно деньги. А деньги – штука такая, если где-то, то есть у тебя, Сережиных денег прибудет, значит, в другом месте, то есть у нее, их количество уменьшится. Вот она и настраивает Сергея на то, что он теперь в другой вселенной, и ты с мальчишками, как бывшие члены его семьи, к этой его жизни никакого отношения не имеете. Ты же пойми, что у Сережки сейчас тоже все не просто: старый его мир ты разрушила, а новый все время вступает в противоречие с тем, что он привык считать правильным…

– Мне его еще и пожалеть прикажешь? – снова возмутилась Вера. – Или себя виноватой почувствовать? Ах, он бедненький, у него был такой хороший, комфортный мир, а злая я его жестоко разрушила! Можно подумать, он рвется с сыновьями повидаться, а я, змея подколодная, ему запрещаю! Запутался он, бедняжка! Да я никогда ему Вовку не прощу! У меня сердце сжимается, когда я вспоминаю: маленький, худенький, стоит под фонарем… не прощу!

– Так разговор сейчас и не о тебе, – тихо ответила Люба. – Думаешь, Сергей этого не вспоминает? Думаешь, он себе это простит?

– Ты опять? Тогда я тоже повторю: мне наплевать! Наплевать на его чувства и его страдания. Я тогда не просто на развод заявление написала, я его вычеркнула из своей жизни, насовсем! И на алименты не хотела подавать именно поэтому, не нужно мне от него ничего! Понимаешь, совсем не нужно! Я просто хочу, чтобы его не было больше в моей жизни!

Люба поморщилась:

– Перестань орать, пожалуйста.

– А я буду орать! Я имею право орать!

– Право имеешь. Но выглядит это так, словно ты не уверена в том, что говоришь. Точнее, орешь.

– Что? – удивилась Вера, мгновенно остывая. – В чем это я не уверена?

– В том, что тебе наплевать на Сергея, что тебе от него ничего не нужно, что ты хочешь вычеркнуть его из своей жизни. Ну, это же понятно, когда человек не уверен в своих словах и пытается убедить себя и окружающих, то он повышает голос. Ты разве этого не замечала? И чем больше сомнений, чем сильнее он хочет доказать свою правоту, тем громче кричит.

– А я, значит, орала? – Вера помолчала. – Зараза ты, Любашка. Ни в чем я не сомневаюсь. И я действительно знать не хочу его больше.

– Так разве я спорю? Конечно, ты и знать его не хочешь, и не простишь… в ближайшее время.

– Ты думаешь, потом прощу? Фигушки! Я сказала уже – никогда!

– Да мне-то что. Я вообще не о тебе, я о Сергее говорю.

– Ага, помню, он тоже себя не простит! – язвительно фыркнула Вера.

– Во-первых, не говори «ага», не перенимай у Нади дурных привычек. А во-вторых, Сережа-то себя простит, не сомневайся, и очень быстро. И за Володю простит, и за ваш развод, и за баб своих бесконечных – за все. Будет уверен, что вел себя вполне достойно, а если что не так, то это не его вина, просто обстоятельства сложились неудачно.

– Ну и что. Мне-то до его душевных терзаний какое теперь дело?

– Если ты не собираешься к нему возвращаться, то никакого. Разведешься, и на этом все закончится. «Бывший муж» – нормально звучит, правда? А вот «бывший отец» – сразу как-то ухо царапает, правда?

– Любашка, ты у нас такая умная, что аж противно. Но что ты имеешь в виду, я не понимаю.

– Сережа сейчас чувствует себя виноватым, поэтому и держится от вас подальше. Просто боится. Боится того, что ты ему скажешь, боится, что мальчишки от него отвернутся…

– Он что, идиот? Он не понимает, что только хуже делает?

– А что, до сих пор ты считала своего мужа… своего бывшего мужа светочем разума? Нет, так-то, по делам, по бизнесу, он умный мужик, а вот в житейском плане, ты уж меня извини – дундук полный. Но со временем и до него дойдет, что с сыновьями отношения налаживать надо. Вот и оставь ему эту калиточку, деньги то есть. Если вы без помощи, на копейки выживать будете, мальчишки это запомнят и потом обязательно спросят: «Где ж ты, любимый папочка, был, когда мы с хлеба на квас перебивались?» И ему очень сложно будет это объяснить. А если на них алименты будут идти регулярно и имуществом он поделится, то вроде как и претензии не предъявишь, все по-честному.

– Да зачем мне это?

– Вер, честное слово, у тебя что, на нервной почве тоже мозги отшибло? При чем здесь ты? Ты с Сергеем вопрос закрыла и тебе лично от него ничего не надо. Но ты теперь и Вовку с Павликом хочешь совсем без отца оставить?

– Я? То есть это что, это я, по-твоему, во всем виновата?

– Положим, развод дело такое, там всегда