Путь отмщения - Эрин Боумен

отступить. В коридоре делается жарче с каждой минутой, его полностью заволакивает дымом. В салуне не прекращается перестрелка, свищут пули, часть из них летит в нашу сторону.

Я снова оглядываюсь на индейскую девочку. В широко распахнутых глазах застыло отчаяние. Но если я сейчас не выскочу на улицу, дневник погибнет в пламени пожара. Я и сама погибну.

— Прости меня, — бормочу я.

Крики индианки все еще звенят в ушах, когда я выбегаю наружу через заднюю дверь. Жадно глотаю свежий воздух, набираю полную грудь и падаю на колени, задыхаясь от избытка кислорода. Я готова расплакаться или завопить от счастья.

Оглядываюсь на дверь. Никто не выбежал следом.

В дымном коридоре бушует огонь. Девчонка зажарится до углей, как те несчастные, которых Роуз поджег вместе с дилижансом, как тела игроков, которых он застрелил сегодня в салуне. Бедняжка не заслужила такой участи. Да и никто не заслужил. Вот только, в отличие от остальных, индианка еще жива.

По-прежнему кашляя, я встаю и осматриваюсь. Справа от меня во дворе на веревках сушатся одеяла, тихо раскачиваясь на ветру в вечерних сумерках. На заднем крыльце стоят бочки.

«Пожалуйста, пусть в них будет вода! — думаю я и бегу к сушилке. — Ну пожалуйста».

Срываю с веревки одеяло, взбегаю на крыльцо и толкаю бедром бочки, по очереди проверяя их: все пустые, лишь в последней что-то плещется. Я вытаскиваю пробку и нюхаю. Спиртным точно не пахнет. Вообще ничем не пахнет, и точка. Я переворачиваю бочку на бок и качу к выходу из салуна.

Огонь уже пожирает заднюю дверь. В коридоре творится сущий ад. Может, девчонка уже мертва.

«Не смей бросать ее здесь, — приказываю я себе. — Не смей, жалкая ты трусиха!»

Я отшвыриваю дневник подальше в сторону, где до него не доберется огонь. Смачиваю угол одеяла водой, прижимаю его ко рту и пинаю бочку. Наконец мне удается перевалить ее через порог и подкатить поближе к погребу. Легкие отказываются дышать дымом, глаза разведает. Инстинкт требует развернуться и бежать со всех ног, но я поднимаю бочку за днище и лью воду на площадку перед лестницей. Потом швыряю в лужу одеяло, топчу его, чтобы как следует промокло, и пытаюсь сбить пламя в дверном проеме. Раскаленные угли шипят под мокрой тканью, вокруг клубится пар. Самые большие языки огня удается погасить. Руки обожжены, даже мокрое одеяло не спасает. Ноги, похоже, покрылись сплошными волдырями.

— Ты там? — кричу я в серые клубы пара.

Тишина.

— Эй, ты еще жива?

И вдруг слышится кашель.

Я делаю шаг к лестнице, доски прогибаются и стонут. Девочка съежилась на ступеньках почти без сознания — надышалась угарным газом. Я тормошу ее, заставляю встать, закидываю ее руку себе на шею и накрываю нас обеих мокрым одеялом. Пока доски под нами не провалились, из последних сил тащу девчонку по коридору к задней двери. На улице нам удается по инерции проковылять несколько шагов, потом колени у меня подламываются, и мы падаем вперед. Индианка приземляется в грязь лицом и лежит неподвижно. Платье на мне горит; по белому подолу, расширяясь, ползет черная кайма. Я шлепаю по ней мокрым одеялом, сбиваю огонь и поддергиваю юбку, чтобы оценить урон. Кожа на ногах красная и горячая, но волдырей нет. Ботинки спасли меня во второй раз.

— Ты цела? — спрашиваю я индианку.

Она кашляет, отхаркивается и снова кашляет. Ладони у нее обожжены до белых пузырей — наверное, из-за неоднократных попыток выбраться обратно в салун через горящую дверь погреба. Девочка поднимает на меня глаза. Они все так же широко распахнуты, но в них больше нет ни страха, ни отчаяния. Теперь в них светится благоговейное изумление.

Раздается страшный треск, и я вскакиваю. Крыша «Тигра» вот-вот не выдержит. Колтоны все еще могут быть внутри. Я делаю шаг к салуну, и тут балки подламываются и обрушиваются внутрь, поливая нас дождем из искр и горящих обломков. Я отшатываюсь и чуть не падаю, наступив себе на подол. Мокрая тяжелая ткань липнет к ногам, сковывает движения. Проклятое платье и впрямь весит все десять фунтов. Я достаю нож из-за голенища и отхватываю юбку до колен. Все равно низ обгорел и платье пропало. Вряд ли Эвелин станет его носить.

Эвелин!

Я оборачиваюсь и смотрю на веселый дом.

Мы ведь договаривались встретиться там, если что-то пойдет не так. Таков был план. Если Колтоны все еще в салуне, я уже ничем не могу им помочь. Да и в первый раз глупо было туда возвращаться.

Я пинаю в сторону отрезанный кусок юбки и подбираю дневник.

Огибая угол салуна, я все еще слышу, как девчонка-апачи заходится в очередном приступе кашля.

* * *

На главной улице творится настоящий бедлам.

Дым валит клубами. Люди мечутся и зовут на помощь. Добропорядочные горожане высыпали из домов в ночных рубахах и катят бочки с запасами воды поближе к пожарищу. Хорошо, что такие бочки есть в каждом дворе. Огонь уже начал перекидываться на ближайшие здания, а и деревянном городе вся сторона улицы может вспыхнуть мгновенно, как коробок спичек.

Я вбегаю в заведение, и Эвелин, меряющая шагами гостиную, застывает на месте. Она окидывает меня взглядом с головы до ног: платье в кошмарном состоянии, я растеряла все шпильки, волосы выбились из прически и прилипли к щекам потными прядями.

— Где все? — спрашиваю я, потому что в борделе пусто: ни на диванчиках, ни у барной стойки, ни за пианино никого нет — ни посетителей, ни самих девушек.

— Помогают тушить пожар.

— А Колтоны?

— Еще не вернулись.

— Не вернулись…

Я теряю дар речи. Не знаю, что могло случиться, но вряд ли что-то хорошее. Это я во всем виновата. Колтоны пропали. В городе пожар. Невинные люди погибли под перекрестным огнем банды Роуза.

Я подхватываю обрезанный подол и взбегаю по лестнице, прыгая через две ступеньки. Мне нужно вернуться за парнями, но это нелепое платье только помешает.

— Что случилось? — кричит Эвелин и бежит за мной.

Не отвечая, я врываюсь к ней в номер, и Дворняга тут же оскаливается.

— Да-да, ты мне тоже не нравишься, — говорю я ему.

Стаскиваю платье, расстегнув проклятый корсет, и поспешно натягиваю брюки. В суматохе я не могу отыскать свою рубашку, поэтому хватаю первую попавшуюся сорочку из комода Эвелин и застегиваю поверх нее пояс с револьвером. Не успеваю я затянуть ремень, как из коридора доносится топот бегущих ног, и дверь с грохотом распахивается.

— Господи! — Я подпрыгиваю от испуга и тут же краснею. —