Между друзьями - Вэнди Джинджелл

Этот оттенок полуночного синего цвета был из тех, что скрывают в глубинах монстров со звёздами вместо глаз и копьями вместо зубов.

— А что скажешь обо мне? — спросила Пэт.

Она задала этот вопрос праздно, но я сразу же понял ответ на этот вопрос.

— О тебе? — спросил я и обнаружил, что снова улыбаюсь. — Это просто. У тебя совсем другой оттенок синего. Глубокий, тёмный, с блестящими вкраплениями, о существовании которых я и не подозревал.

Её лицо озарилось счастьем, и это вызвало у меня лёгкое сожаление.

— Мне нравится, — сказала она. — Быть питомцем не так уж плохо, в смысле, но иногда приятно быть кем-то ещё.

Я улыбнулся в ответ, надеясь, что улыбка получилась не такой грустной, как мне показалось.

— Тогда, когда мы встретимся в следующий раз, тебе придётся назвать мне своё настоящее имя.

— Да, — сказала Пет, и в её улыбке не было грусти. Как будто она знала лучше меня, что мы обязательно встретимся снова. — В следующий раз, когда мы встретимся.

8. Галстуки, которые связывают

(Вы сможете точно определить, где в седьмой книге встречается этот конкретный фрагмент. На самом деле, он должен броситься вам в глаза — как книга, брошенная слегка ухмыляющимся фейри-слугой)

* * *

Когда в то утро Атилас пошёл за газетой, с приветственного коврика ему послышался квакающий звук от галстука. Если бы Атилас имел к этому какое-то отношение, у входной двери не было бы приветственного коврика — и в этом его мнение неожиданно поддержал вампир, который заметил, что это слишком упрощает жизнь любым проходящим мимо вампирам.

Двое других жильцов дома остались равнодушны к риску. Зеро, лорд фейри и работодатель Атиласа, без сомнения, имел право голоса, которое имело большее значение, чем у других обитателей; Пэт, маленький человечек, которую он удочерил и держал дома, определённо не должен был иметь такого большого значения.

Однако, если оставить в стороне приветственный коврик, тот факт, что этот галстук был одновременно знакомым и раздражал его, заставил Атиласа довольно поспешно захлопнуть дверь, как только он схватил свою газету. У него сложилось впечатление, что именно этот галстук — теперь одушевлённый, подвижный и находящийся на полпути между галстуком и лягушкой — был благополучно оставлен в другом месте жительства. Питомец заставила её измениться из одного из галстуков вампира в порыве прихоти и мести, и Атилас счёл её появление и существование столь же тревожным.

Да он и не особенно хотел, чтобы она была в доме, если она вообще должна была существовать.

В принципе, Атилас одобрял предмет одежды, способный задушить своего владельца. На практике он не был уверен, что позволять Пэт делать из чего-то другого питомца — лучшая идея, и, если бы она знала, что лягушка снова появилась в доме, Пэт, несомненно, сделала бы из неё питомца.

Он быстро выглянул в окно, прежде чем вернуться в холл, и почувствовал некоторое облегчение, когда больше не увидел галстука-лягушку. Да, конечно, было бы лучше, если бы питомец не видела этого напоминания о своей прихоти.

Кстати, о питомце — сегодня утром она ещё не выходила из своей спальни. Он хотел выпить чашечку чая, прежде чем приступить к работе над газетой, но, если так пойдёт и дальше, ему придется снова заваривать чай самому, а это было бы досадно.

У питомца был особый талант заваривать чай именно так, как ему нравилось.

Над его головой раздался скрип половиц, и Атилас не удержался и бросил быстрый взгляд на потолок. Он был почти уверен, что Пэт на самом деле не спит, но за последние несколько недель она стала проводить наверху гораздо больше времени, чем обычно. Иногда было трудно понять мотивы поступков Питомца, поскольку они варьировались от озорства до самопожертвования, но он был совершенно уверен, что на то была причина, и ему очень хотелось бы знать, какая именно. Вчера она рано ушла из дома и вернулась довольно поздно, источая вонь мостового тролля, только для того чтобы вернуться в свою комнату и поработать над контрактом.

Если Атилас не сильно ошибался, то она также совсем немного избегала Зеро. Это было, думал он, возвращаясь в гостиную со своим призом, и интересно, и тревожно одновременно.

Вернувшись в комнату, он остановился как вкопанный и вздохнул. Вампир вышел из душа, пока Атилас ходил за газетой, и в данный момент развалился без рубашки на диване, который делил с Питомцем, свесив одну ногу через подлокотник и окружённый стопками книг.

Атиласа одновременно одолевали два совершенно разных желания: во-первых, позвать Пэт прямо сейчас, чтобы разобраться с тем, что она невольно натворила; и, во-вторых, очень мягко и ненавязчиво напомнить Джин Ёну, как сильно Зеро возражал бы против его нынешнего состояния без одежды и причины, которая этому способствовала.

Зеро, конечно же, прекрасно понимал, в каком состоянии находится сердце Джин Ёна, каким бы оно ни было. Атилас наблюдал за неизбежным крушением упомянутого сердца с холодным интересом и уверенностью в том, что ему не позволят зайти так далеко, как это произошло, — уверенностью, которая оказалась ложной. Зеро всего лишь предупредил — возможно, он ожидал, что Джин Ён сделает то, что ему сказали, — но он определённо знал.

Даже баньши, прятавшиеся за лестничными перилами, чтобы швырять в Джин Ёна фисташковой скорлупой всякий раз, когда он был чем-то занят, знали об этом.

На самом деле, пожалуй, единственным человеком в доме, который этого не знал, была сама Пэт.

Питомец, напомнил себе Атилас, садясь. Не Пэт. У него очень хорошо получалось следить за тем, чтобы одни мысли оставались тихими, в то время как другие были громкими и легко слышимыми, но лучше было вообще держать свой разум в порядке. Никогда нельзя было предугадать, когда кто-нибудь придёт, чтобы навести порядок в уголках его сознания и вытряхнуть крошки из подушек. Гораздо лучше, чтобы не было никаких крошек, которые нужно было бы найти, или, по крайней мере, только те, которые он хотел найти.

Он углубился в чтение газеты, игнорируя папки, которые читал ранее, и слегка улыбаясь заголовкам статей — взрыв в кафе в Северном Хобарте, вспышка групповой амнезии в библиотеке Хобарта, совпавшая с крупным энергетическим всплеском, — но поднял глаза, когда Зеро вышел из ниши, которую он иногда использовал в качестве кабинета.

Атилас заметил быстрый