Враги за рубежом - Р. С. Грей

разработка тщательно продуманных планов по его депортации из страны, создание крошечного оружия психологической войны, которое сведет его с ума. Пример: ослабление ручки на двери его класса. Боже, как он это ненавидел. Крестовая отвертка: $7,07. Выражение лица Ноя, когда он понял, что я сделала: бесценно.

Администрация Линдейла предпочла бы, чтобы мы держали свои руки и рты при себе, но мы в Риме, а Ной не крыса. Когда я скольжу руками по его рубашке и поднимаюсь на цыпочки, понимаю, что этот момент останется между нами навсегда.

Просовываю одну руку под воротник его рубашки, затем осторожно запускаю другую в волосы, перебираю мягкие пряди, ища что-то.

— Ты не найдешь выключателя.

Обычно меня бесит, что он читает мои мысли, но прямо сейчас это забавно, что меня раскрыли.

— Нельзя винить девушку за попытку, — говорю я, нахально и мило.

Он нахмурил брови; он любопытен и заинтригован. Я сажаю его на краешек стула. Если бы я сейчас отстранилась, он был бы очень разочарован. Эта сила кажется восхитительной. Я могу сойти с ума от нее, если не буду осторожна.

— Что ты делаешь, Одри?

— Я думала, что выразилась достаточно ясно, — говорю я, придвигаясь еще ближе к нему, вплотную прижимаясь к его телу.

Даже вытянувшись во весь рост, мне приходится прижимать Ноя к себе. За те миллисекунды, пока его рот не достигнет моего, волна паники успевает захлестнуть мою кровь.

«Святое дерьмо. Что я…»

Но тут его губы касаются моих, и пол уходит у меня из-под ног. Мои глаза закрываются. Нежный и соблазнительный, он не требует моего рта, как голодный зверь. Он расчетлив, хитер и раздражающе хорош в этом.

Я целую своего врага, и, что еще важнее, он целует меня в ответ. Одна рука крепко сжимает мою руку, а другая запуталась в моих волосах, наклоняя мою голову, чтобы он мог раздвинуть мои губы и продолжить эксперимент. Как далеко ты хочешь зайти, — дразнит он.

Я теряю представление о своей цели.

Уничтожить Ноя? Или это было что-то другое? Что-нибудь получше. Слаще. Горячее.

Я хватаю его за волосы, и он испускает стон.

Его губы искушают меня до безумия. Невинный поцелуй превращается в нечто большее.

Его руки переместились ниже. Одной рукой обхватывает мою талию, прижимая меня к нему. Другой играет с низом моего платья. Костяшками пальцев касается обнаженной кожи моей верхней части бедра, и все мое тело сжимается от желания. Это неприлично даже для переполненного бара. Кто-то должен разнять нас и отругать, но либо никто не замечает, либо всем наплевать.

По мере того, как поцелуй углубляется, и язык Ноя касается моего, я все больше и больше втягиваюсь в него. Ощущение такое, будто я погружаюсь в зыбучие пески. Чувствую себя совершенно беспомощной. Беззащитной. По его милости. Если бы он захотел затащить на барную стойку и продолжить это безумие, я бы позволила ему. Я бы сдалась, полностью.

И в этот момент ясность пронзает меня, как острый нож.

Я разрываю поцелуй и отталкиваю его.

Я совершила такую огромную ошибку. На самом деле не собиралась его целовать. Я собиралась поиграть с ним, а потом покончить с этим. Но Ной не дал этому закончиться. Он играл грязно. Докопался до самых моих корней и вытащил маленький самородок правды, который он может спрятать в передний карман своей рубашки и доставать оттуда всякий раз, когда ему захочется поиздеваться надо мной.

— Боже. Ты придурок, — шиплю я.

Он выглядит так, будто я только что дала ему пощечину.

— Что?

— Как ты посмел… сделать это! Неужели у тебя совсем нет морального компаса?

Я уже пытаюсь протиснуться сквозь толпу, но он тянет меня назад.

— О чем, черт возьми, ты говоришь? Ты пристала ко мне.

Мы оба брызжем ядом, и когда я пытаюсь вырвать свою руку из его захвата, он отпускает ее, словно только что обжегся.

— Да, а потом ты перешел черту, — обвиняю я. — На самом деле я не собиралась тебя целовать!

Я никогда раньше не видела, чтобы он так выглядел. Ярость — да, но все гораздо сложнее. Если бы я не знала его лучше, я бы приняла его ошарашенное выражение лица за настоящую боль.

Но ведь это тоже часть дела, не так ли? Он не может сейчас рассмеяться и признать свою неправоту.

Он все еще в игре.

Ной просто поцеловал меня, как будто я была его жизненной силой. Он заставил меня поверить в это всей душой, всего на одну прекрасную секунду.

Я могу представить, как он ломает характер и признается. Зловещее ликование искажает его черты лица. Но эти глаза не меняются. Эта боль, какой бы мимолетной она ни была, не превращается в триумф. Она превращается в изнеможение.

— Скажи остальным, что я возвращаюсь в школу, — говорит он, поворачивается и пробирается сквозь толпу к входной двери, ни разу не оглянувшись.

Я злюсь на него за то, что он ушел раньше меня. Я не хочу возвращаться к нашему столу, чтобы разгребать беспорядок, который мы только что создали.

Мой желудок урчит, как бы говоря: «Привет! Дерьмовое время, я знаю, ха-ха, но ты ведь помнишь, что тебе все равно нужно меня накормить?»

Но я не буду ничего заказывать.

У меня есть задание, и как только я его выполню, уйду.

Думаю, есть два варианта развития событий, которые обнаружу, когда вернусь к столу. Либо Лоренцо и Габриэлла видели, как мы с Ноем целовались, и очень смущены и, возможно, расстроены из-за нас, либо они просто хотят поесть, и будут глубоко озадачены и, возможно, расстроены, когда узнают, что мы ничего не заказывали за все то время, что нас не было.

Как ни странно, когда я замечаю их в толпе, они не барабанят пальцами по столу, заводя неловкий разговор в наше отсутствие. Габриэлла пересела на мое место на скамейке и наклонила голову в сторону Лоренцо. Он говорит, а она смеется, и, судя по всему, им очень нравится. Она говорит что-то, что, должно быть, нравится ему, потому что он протягивает руку и касается ее руки. Потом он не убирает ее.

Правильно.

Ну.

Это удобно.

— Привет, ребята.

Они оба дергаются от удивления, затем смотрят на меня с чувством вины в глазах. Габриэлла отодвигается от Лоренцо, пытаясь оставить между ними хоть какое-то пространство.

Я машу рукой, чтобы она знала, что не стоит беспокоиться.

— Я не… что бы здесь ни происходило или не происходило, это… слушайте, Ной только что ушел, потому что… ну,