Не развод, а война - Дана Вишневская

Когда Савелий уходит в свою комнату, Милослава изучающе смотрит на меня.

— У тебя такое лицо, будто ты только что выиграла Джек пот, — говорит она, отпивая кофе.

— Почти угадала, — усмехаюсь я и рассказываю ей о разговоре с адвокатом.

Милослава медленно ставит чашку на стол. На её лице появляется выражение, которое я никогда раньше не видела — что-то между восхищением и ужасом.

— Святая Матерь Божья, — шепчет она. — Ты понимаешь, что это означает?

— Что именно?

— «ГрандСтрой» — это вся жизнь Руслана. Это не просто бизнес для него, это смысл существования. Отец завещал ему свою компанию на смертном одре, сказал: "Береги дело, сынок. Это наша семейная гордость". И Руслан всю жизнь пыхтел над этой гордостью, как паровоз. В своё время он передал в «ГрандСтрой» всю собственность отцовской компании.

Я сажусь рядом с ней на диван.

— А теперь окажется, что половина его священной коровы принадлежит мне, — говорю я с плохо скрываемым злорадством.

— Злата, — Милослава берет меня за руку, — ты уверена, что готова к его реакции? Руслан может быть... непредсказуемым, когда дело касается компании.

— Он был непредсказуемым, когда унижал меня перед гостями в день нашей годовщины, — отвечаю я жёстко. — Он был непредсказуемым, когда покупал мою студию, чтобы выгнать меня. Теперь моя очередь быть непредсказуемой.

Милослава кивает.

— Тогда сделай это красиво. Руслан ценит театральность, хотя никогда в этом не признается.

Понедельник утром я просыпаюсь с чувством, будто сегодня решится моя судьба. Тихон обещал подать документы к десяти утра, а это значит, что к обеду Руслан уже будет знать о моих претензиях на его бизнес.

Завтракаю с Савелием, который болтает о школе и друзьях. Смотрю на сына и думаю: всё, что я делаю, я делаю ради него тоже. Чтобы он знал — его мама не тряпка, которую можно швырять куда угодно.

— Мам, а почему папа так редко приходит домой? — вдруг спрашивает Савелий.

Господи, как же отвечать на такие вопросы?

— У папы сейчас много работы, солнышко. Взрослые иногда ссорятся, но это не значит, что мы перестали тебя любить.

— А вы помиритесь? — в его зеленых глазах столько надежды, что у меня сжимается сердце.

— Не знаю, Сава. Честно не знаю.

Он кивает и убегает в школу. А я остаюсь одна со своими мыслями и планами мести.

В половине двенадцатого звонит Тихон.

— Документы поданы, — коротко сообщает он. — Через час-полтора ваш муж получит официальное уведомление.

— Спасибо, — говорю я и кладу трубку.

Теперь остаётся только ждать.

Жду недолго. В два часа дня я слышу звук машины на подъездной дорожке. Затем хлопает дверца, быстрые шаги по ступеням. Звонок в дверь звучит как набат.

Открываю дверь и вижу Руслана. Он держит в руке мятые документы, лицо его красное от ярости, а глаза... Господи, если бы взгляд мог убивать, я бы уже лежала на пороге собственного дома.

— Ты спятила? — рычит он, размахивая бумагами. — Какая тебе, твою мать, половина бизнеса?

— А ты заходи, не стесняйся, — язвительно отвечаю я, отступая в глубь коридора. — Проходи, дорогой супруг. Давай поговорим о наших общих активах.

Он врывается в гостиную, как огненный торнадо. Швыряет документы на кофейный столик и начинает ходить кругами, как разъяренный тигр в клетке.

— Ты даже не знаешь, как устроена строительная отрасль! — орёт он. — Ты понятия не имеешь о том, что такое тендеры, подрядчики, сметы!

— Знаю теперь, — спокойно отвечаю я, беру со столика специализированный журнал "Строительный бизнес", который купила по дороге домой. — Очень интересная сфера. Особенно финансовая отчетность. И знаешь, что меня больше всего удивило?

Руслан останавливается и смотрит на меня с подозрением.

— Что?

— То, что согласно документам, которые я подписывала все эти годы, я не просто жена владельца компании. Я соучредитель. А точнее — совладелец пятидесяти процентов акций «ГрандСтрой».

Лицо Руслана становится ещё краснее.

— Это чертова формальность! Налоговые схемы! Ты ничего не вкладывала в развитие компании!

— А кто покупал твою первую спецтехнику на деньги, вырученные от продажи квартиры моих родителей? — парирую я. — А кто отдал свои сбережения на залог под кредит в банке? А кто три года работал дизайнером в твоих проектах бесплатно, пока ты раскручивал бренд?

Руслан замолкает. Я вижу, как он лихорадочно пытается найти аргументы, но мы оба знаем правду. В первые годы нашего брака мой вклад в его бизнес был огромным. Я не только отдала все свои деньги — я работала за идею, веря в наше общее будущее.

— Злата, — голос его становится мягче, — ты же понимаешь, что я не могу отдать тебе половину компании. Это разрушит весь бизнес. У меня сотни сотрудников, обязательства перед клиентами, кредиты в банках...

— А ты понимал это, когда публично унижал меня в день нашей годовщины? — отвечаю я холодно. — Когда покупал мою студию, чтобы выбросить меня на улицу? Когда угрожал лишить родительских прав?

— Это другое дело...

— Нет, Руслан, это то же самое дело. Ты решил, что можешь распоряжаться моей жизнью, как тебе заблагорассудится. Теперь моя очередь распоряжаться.

Он подходит ко мне вплотную. Я чувствую знакомый запах его парфюма, вижу маленький шрам над левой бровью, который он получил в детстве. Когда-то всё это вызывало у меня нежность. Теперь — только холодную решимость.

— Ты не имеешь права распоряжаться тем, чего не создавала, — тихо говорит он, пытаясь взывать к моей совести.

— А ты не имел права публично унижать меня в день нашей годовщины, — парирую я. — Но это тебя не остановило.

Мы стоим, глядя друг другу в глаза. В его взгляде я читаю отчаяние, ярость и что-то ещё... страх? Да, Руслан боится. Боится потерять то, ради чего жил все эти годы.

— Что ты хочешь? — спрашивает он, наконец.

— Хочу? — усмехаюсь я. — Хочу справедливости. Хочу, чтобы ты понял: с людьми так не поступают. Хочу, чтобы ты заплатил за каждое унижение, за