Ожившая надежда - Федор Егорович Конев

Считая себя практичным человеком, Василий пользы не находил от бесконечных и слишком страстных разговоров. Гости могли до утра взахлеб говорить о писателях, о кино, живописи, читали стихи, пели, а он четко представлял будущее инженера с окладом в сто двадцать рублей в месяц и не думал, что его карьере нужны рассуждения о высоких материях. Конечно, гости были и начитаны, и головасты, однако завидные должности занимают как раз не самые умные. Самые умные чаще всего никому не нужны, особенно начальству. А Василий не мечтал оставаться рядовым инженером.

Конечно, никаких прямых и вещественных доказательств нет, что существует Амур с полным колчаном дурманных стрел. Но если не его меткий выстрел из какого-то темного угла дома, то другого причинного объяснения найти вообще невозможно тому, что случилось с бедным Васей, когда появилась Анна. У него даже больно кольнуло сердце. Отчего? От стрелы, конечно. Тут и гадать нечего.

Как позже выяснил Василий, та же самая оказия случилась и с приятелем. Виктор тоже потерял голову. С того вечера, видимо, все остальные мысли покинули его, и думал он только об этой девушке по имени Анна. И уже никого Виктор не замечал в доме Касьяныча, а ее одну только. А приметливый Василий заметил, как девушка морщилась от приставучего взгляда Виктора. И он не стал следовать примеру оглупевшего приятеля, а всячески показывал, что отношение к Анне у него чисто приятельское, как и ко всем остальным гостям.

Это сработало. Охотников проводить домой Анну Ванееву всегда хватало. Но она поднимала раскрытую ладошку, останавливая ретивых, и говорила: «Меня проводит Вася».

Как-то в одно из провожаний Василий рассказывал Анне, в какой темноте жил в деревне. В начальной школе, которая умещалась в обычной избе, вся библиотека состояла из пяти донельзя потрепанных книг. И стал бы Василий Зыков конюхом или пастухом, если бы родители не переехали в город, когда в начале пятидесятых годов им дали паспорта - раньше колхозникам не полагались; как уже подростком пристрастился было к книгам, но читал все без разбору, и теперь чувствует, какой в голове ералаш и нет системы.

Изрядно начитанная Анна Ванеева, воспитательница по натуре, увлеклась просвещением Василия и много этому отдавала душевного тепла. А он потерял бдительность, недальновидно решил, что Анна неравнодушна к нему, и пора от книжных разговоров перейти к реальным шагам. Вот и заговорил о своей пламенной любви, провожая в очередной раз. Но как же он растерялся, когда Ванеева заплакала, будто он ее непростительно оскорбил, и стала говорить в отчаянии, выставив перед собой дрожащие растопыренные пальцы:

- Ну, зачем? Зачем? Ты же все испортил. Я думала, мы друзья. Я ведь тебя за друга приняла. Что ж ты наделал? Не провожай меня больше. Не надо! Не хочу!

И убежала.

Потом уже, встречаясь в доме Касьяныча, она всегда садилась подальше от него, а он не смел подойти. Она больше ни разу не заговорила с ним. Конечно, Василий понимал, что поспешил, сглупил малость, однако странно. Если бы он обругал ее, унизил, каким-то образом выставил на смех, то все понятно. Но он же вывернул душу, свою тогдашнюю безгрешную душу распахнул настежь, как ворота храма, за которыми одни ангелы пели райскими голосами о любви. Чем же гнев-то заслужил? Если тебя боготворят, если тебя ставят превыше всех остальных женщин, веди себя прилично, не оскорбляй хотя бы, а выслушай и постарайся понять. Пожалей, в конце концов! Но не было жалости в резиновом сердце Анны Ванеевой. И зародилась в груди влюбленного Василия Зыкова неизлечимая обида.

Бессонница замучила Васю. Крутился, вертелся в холостяцкой постели и сгорал от вожделения. Василий не мог отказаться от Анны, потому что не разум руководил им, а шалая плоть. И это она распаляла надежду, что он будет обладать этой женщиной во что бы то ни стало!

При первой встрече Анна показалась Арсению совсем еще девчушкой - недавно отложила куклы и стала внимательно разглядывать себя в зеркале по утрам. Корнеев был пятью годами старше ее, отслужил армию, учился в университете, подрабатывая кочегаром в котельной, и считал себя зрелым мужчиной. Но первое впечатление его оказалось ошибочным, девушка куклы забросила в десять лет, предпочтя книги, была очень начитанной и имела собственное мнение. Людей она делила на «интересных» и «скучных». И в этом была максималистка полная.

Как-то за общим столом, оказавшись рядом, Арсений спросил у Анны:

- Что у вас случилось с Василием? Черная кошка пробежала?

- Да ну его!

- Всегда просила проводить до дому. И вдруг…

- Чего тебе надо, Арсений? - вызывающе уставилась на него своими удивительными глазами Анна.

Глаза эти, конечно, были и большие, и красивые. Но не от того казались Арсению удивительными. Серые с голубизной глаза Анны Ванеевой можно было назвать небесными, потому что определение это хоть немножко и вычурное, но точнее всего выражало суть. В минуты радостного настроения эти глаза сияли и лучились, отливая чистейшей незамутненной голубизной, но стоило испортиться настроению, и они становились пасмурными, так небо затягивает серая пелена, а то прямо-таки темнели и становились непроницаемы. В них, как думал Корнеев, непроизвольно отражалась живая, переменчивая и непритворная душа Анны на пороге взросления.

- Ничего, - ответил тогда Корнеев. - Парня жалко.

- Не жалей. Он скучный.

- В любви объяснился? - догадался Арсений.

- Почему вы все такие? Неужели нельзя с девушкой просто дружить? Ненавижу!

Она не притворялась, не кокетничала, ее в то время собственный ум занимал больше, чем тело, которое еще не проснулось. Она старательно хотела понять, кто она такая, в каком мире оказалась, кто ее окружает.

- К вам же подойти нельзя, - искренне возмущалась Анна. - Я даже улыбнуться боюсь. Тут же не так поймут.

- Мне улыбайся без опасений.

- Уж прямо! - с подозрением посмотрела она.

- Честное пионерское!

Она отвела взгляд и проворчала:

- Будто, кроме любви, и нет ничего в жизни. Все какие-то чокнутые. Особенно девчонки.

- Шибко ты умная, Анна.

- Ой, очень!

Она засмеялась, отмахнулась от него и стала слушать Колыханова, который в другом конце длинного стола рассуждал о значении подтекста в искусстве и рассказывал, как бы он экранизировал рассказ Хемингуэя «Белые слоны». Режиссерский замысел Платона показался Анне чистейшим бредом, и она вернула внимание на Арсения.

- Твой