Невидимый враг - Анна Снегова

убегать. Я живу так долго в лесу, что прекрасно знаю, как сильны бывают инстинкты и как требовательна природа к своим созданиям для того, чтобы вечный круг жизни никогда не прекращался. Но я знаю также и другое.

— Но вы ведь человек. Вы можете сопротивляться Зверю, что внутри вас, — шепчу жалобно. И сглатываю комок в горле, когда последние дюймы расстояния куда-то исчезают и его следующие слова чувствую кожей, по движениям губ, трогающих невесомо, почти незаметно, но от каждого такого прикосновения меня будто молнией прошибает по всему телу, сверху вниз.

— Проблема в том, радость моя… что мне тоже он нравится.

Делает короткий, быстрый вдох.

А потом прижимается губами к шее.

— Нет! — шепчу испуганно, сжимая пальцы на его плечах. Горячая кожа, твёрдые бугры напрягшихся мышц, терпкий мускусный запах лесной хвои и голодного зверя — меня всё дальше уносит потоком и пониманием, что я, возможно, влипла в передрягу, из которой выбраться так просто уже не получится.

— Почему нет? — мурлычет чужак, и проводит по месту поцелуя языком. Нарочито медленно, со вкусом.

Бо. Же. Мой.

— У тебя муж? Дурак тогда, что оставил такую сладкую девочку одну.

— Н-нету никакого м-мужа…

— Жених? Или, прости господи, «возлюбленный», по которому сохнешь с детства?

— В-вообще никого, хватит городить чушь…

— Вот и я так думаю. В чём тогда проблема? — наглые руки ухватили поудобнее, располагая под собой для вполне конкретных целей. Я уже очень остро и очень давно ощущала, для каких именно. Внутри поднималась горячая волна, топила с головой, путала мысли. Слишком мирная и тихая ночь, слабый ветерок, колышущий белую занавесь на распахнутом окне, ровное сияние полной луны в пол окна — совершенно не вязалась эта мирная ночная обстановка с тем безумием, которое творилось со мной прямо сейчас.

Если я поддамся, обратной дороги не будет.

У друида не может быть ни семьи, ни детей, ни сердечных привязанностей.

Строго говоря, насчет любовников обычай умалчивал, но я полагала, что для такой как я, это неизбежно войдет в категорию сердечной привязанности. Я по-другому не смогу. Даже если для него буду никто. Даже если завтра уйдет дальше по своим кошачьим делам, и забудет свое развлечение на одну ночь.

Я-то не смогу его забыть.

А в том, в каком именно качестве меня воспринимает этот довольно урчащий кот, сомнений у меня никаких.

Всхлипываю и отворачиваюсь. Закрываю глаза, чтоб хоть как-то сдержать закипающие слёзы.

— Такая твоя благодарность за помощь, да?

Закусываю губу и жду. Пальцы на его плечах дрожат. Мне страшно. Сейчас — по-настоящему.

Если захочет взять своё, я никак не смогу помешать.

Губы отрываются от моей шеи. И я буквально кожей ощущаю тяжёлый взгляд, ощупывающий моё лицо. Уверена, в темноте этот котяра видит намного, намного лучше чем я.

Тяжёлое дыхание надо мной. Я слышу каждый шумный вдох и выдох. Они синхронны с бешеным биением моего пульса.

Напрягшиеся пальцы на моём бедре… разжимаются.

А потом исчезает и ощущение свалившейся с неба каменной плиты.

Перекатываюсь на бок, подтягиваю колени к груди, прикрываю руками дрожащее тело. Не заметила даже, когда меня начала колотить крупная дрожь. Нервы.

Сверху на меня падает одеяло.

Шагов я не слышу. Кто хоть когда-нибудь слышал шаги мягких кошачьих лап?

Я даже скрипа двери не различила. Просто нутром почуяла, что в комнате больше никого, только я одна.

Не знаю, как долго лежала, вцепившись в одеяло, натянув его себе на плечи, пытаясь унять дрожь.

И только настырный, вредный внутренний голос — тот, которого я не желала слышать — тихо бурчал где-то глубоко внутри:

«Ну и дура».

В конце концов, где-то через час я нашла в себе силы подняться.

Кое-как накутала шаль шерстяную поверх ночной сорочки, сунула ноги в меховые тапки, которые мне брат сам смастерил, серебряной лисой подбитые.

Умывать опухшее от слёз лицо и причёсывать спутанные светлые пряди волос было лень. Да и кто увидит? Я снова совершенно одна. Сейчас вот водички глотну, и обратно, в постель. Только перестелю — а то запах до сих пор… чужой. Невыносимо ощущать его вокруг — на своих простынях, на своей коже.

Нет, всё-таки перед сном умоюсь. Вымоюсь вся, смою с себя следы чужих прикосновений. И причешусь обязательно, косу сплету.

Когда-то я немного… скажем так, переборщила с зельями, волосы и глаза у меня несколько лет были совсем-совсем серебряными… почти как у этого, который ушёл. И о котором думать я больше не буду. Но к счастью, со временем одумалась и долго и упорно возвращала волосам природный льняной оттенок, а глазам — синий цвет.

Нет, определённо одной лучше — делай, что хочешь…

На пороге своей крохотной кухоньки я застыла, и даже глаза протёрла — думала, показалось.

На моём собственном деревянном стуле, который явно грозил развалиться на щепочки, завёрнутый в мою собственную, между прочим, простыню, сворованную, судя по всему, с верёвки во дворе, развалился чужак.

И методично слизывал сок догрызенного персика с длинных пальцев.

Корзинка фруктов стояла совершенно пустая, полная огрызков и косточек. А ведь эти фрукты специально для меня брат за бешеные деньги покупал, когда к нам забредали редкие караваны с юга.

— Ну, хотя бы накорми тогда! — сверкнул серебристо-насмешливый взгляд, поймав, как я, будто завороженная, слежу за медленным кошачьим движением языка по длинным пальцам, согнутым лапой. — У тебя мясо есть? Этой травой я совершенно не наелся.

Глава 2

Серебристый взгляд неспешно обвёл мою недоумевающую, полуодетую, растрёпанную фигуру, застывшую на пороге кухни бестолковым призраком. Задержался на голых ногах, довольно сощурился.

Я попятилась, врезалась спиной в прислонённую к углу буфета утварь, опрокинула веник и швабру, пустое жестяное ведро прозвенело в ночной тишине оглушающе.

В мгновение ока серебристая молния перетекла по кухне — я даже не заметила, как. Моргаю — а он уже рядом. Наклоняется, поднимает с пола упавшие вещи, ставит аккуратно как было.

Мерцающий взгляд скользит по мне, когда чужак разгибается, поднимается медленно на ноги, опираясь ладонью на стену обок. И спрашивается — зачем так медленно, если скорость его видела уже⁈ И успела ужаснуться.

Нет, такой если захочет — догонит. Можно даже не пытаться.

— Нельзя быть такой неосторожной.

Руку не убирает с гладко струганных бревен, и я боюсь даже шелохнуться. Острое ощущение опасности давит к земле.

— И таскать в дом непонятную живность с улицы?