Бандит Ноубл Солт - Эми Хармон

– А Теллурайд…[5] Ведь там вы впервые ограбили банк? Еще до того, как украли лошадь…

– Я ее не крал.

– Власти сообщали, что вы забрали из банка Сан-Мигель-Вэлли двадцать тысяч долларов.

– На этой строчке пометки нет, мистер Пауэрс. – Кэссиди постучал пальцем по своей книжечке.

– То есть это правда?

Бутч Кэссиди спокойно встретился с ним взглядом, но на вопрос не ответил. Хорошо, что пинкертоновский циркуляр черно-белый. Глаза у бандита были пронзительно-голубые.

– Мистер Пауэрс, как я уже сказал, они вряд ли сумеют доказать это. Или что-то еще. Я не сделал почти ничего из того, что мне приписывают. Бутча Кэссиди и Дикую банду обвиняют всегда и во всем, вот только я, ей-богу, мало в чем таком участвовал, да и Дикая банда больше… не банда.

– Элсуорт «Элзи» Лэй ограбил поезд в Фолсоме и убил тамошнего шерифа. А он ведь из ваших, так?

– Я к этому не имею отношения.

– У шерифа остались жена и двое ребятишек. Мистер Лэй отбывает пожизненный срок.

Кэссиди опустил глаза, хотя Пауэрс и не понял, кому он сочувствует – вдове или своему товарищу, до которого дотянулась рука правосудия. А может быть, обоим?

– Я к этому не имею отношения, – повторил Кэссиди, и Орландо Пауэрс почувствовал, что верит ему, хотя это и не имело значения.

– Это неважно, мистер Кэссиди, – произнес он мрачно, но в то же время сочувственно.

Бутч Кэссиди склонил голову вбок, ожидая, что еще скажет судья.

– Неважно, в чем вы правда замешаны, а к чему и близко не подходили. Даже если вы невинны, как сам Христос, это все равно не имеет значения. Железнодорожники заставят вас заплатить. Так же, как заставили те скотоводы.

– Почему? – спросил Кэссиди.

Судья посчитал, что бандиту лет тридцать с небольшим, но этот короткий вопрос прозвучал так жалобно, словно Пауэрс разговаривал с мальчишкой.

– Чтобы вы стали для всех примером. Вас считают мозгом банды. Ее лидером. С вами расправятся по всей строгости, чтобы никто больше не смел делать того же, что вы. Чтобы стереть этот бандитский лоск с историй о ковбоях. Нельзя безнаказанно грабить шахтеров, банки и поезда. Вас осудят. Так же, как осудили в Вайоминге из-за лошади, которой красная цена пять долларов. Найдут свидетеля – да что там, толпу свидетелей, которые покажут, что видели вас с Элзи Лэем в Нью-Мексико и что вы лично грабили поезд и стреляли в шерифа. Только вчера на ветке у холмов произошло очередное ограбление – бандиты остановили пассажирский поезд и обобрали всех, кто в нем ехал, и я уже слышал, что сделали это вы и Сандэнс-Кид.

– Это был не я.

– Нет?

– Не мой стиль. И потом, меня бы сейчас здесь не было.

– Неважно, – снова произнес Пауэрс. – Если вы сдадитесь и попробуете добиться справедливости в суде, обвинение сфабрикует против вас все необходимые улики. И я не смогу вас уберечь.

Бутч Кэссиди долго молчал, глядя в стену, обдумывая эти слова. Пауэрс вновь поймал себя на мысли, что у бандита удивительные глаза – глубоко посаженные, широко расставленные, они будто бы прятались за скулами, как полумесяцы за далекой грядой холмов. Темные, длинные, густые ресницы обрамляли их подобно эффектной рамке. Квадратное лицо было загорелым, и на этом фоне глаза горели еще ярче, а белые зубы сверкали еще сильнее. Если он надеется ускользнуть от правосудия и избежать виселицы, ему придется изменить внешность или уехать так далеко, как только можно.

Наконец Кэссиди кивнул. Судья не заметил в его лице ни гнева, ни горечи, но плечи его чуть поникли, как будто груз прожитых лет вдруг стал тяжелее.

– Вы не откажетесь от дела моего брата? Он слишком молод для срока, который ему присудили. И уже достаточно отсидел.

– Дело я не брошу. И освобожу Вана. Это я сделаю, но потом пусть сам решает, по какой дорожке ему идти дальше.

– Вы здорово помогли Мэтту Уорнеру, – продолжал Кэссиди, кивнув судье. – Спасибо.

– Мэтт Уорнер – подонок, дурной, никчемный человечишка, способный только колотить собственную жену. И Ван ничем не лучше. Я представлял его интересы на совесть лишь потому, что вы мне заплатили. Но он заслужил свое наказание. А вам я советую держаться подальше и от него, и от таких, как он.

– Я такой же, как он.

– Нет, мистер Кэссиди. Я так не думаю. Но, как я уже сказал, это не имеет значения. Если власти вас сцапают, то расправятся с вами и не станут разбираться, заслужили вы наказание или нет.

– Вы могли согласиться, взять деньги и стать моим адвокатом. А если бы ничего не вышло, с вас и взятки гладки. Почему вы так не поступили?

– Я сказал вам, как все будет. Сказал так прямо, как только мог. Я адвокат и стараюсь не быть лжецом.

Бутч Кэссиди улыбнулся этим словам, вновь застав Пауэрса врасплох:

– А я бандит и стараюсь не быть мошенником.

– Мы оба ходим по очень тонкому льду.

– Да, сэр. И мне нравится, что вы прямо об этом сказали. – Кэссиди с минуту посидел молча, будто обдумывал услышанное, стараясь смириться, а потом поднял глаза на Пауэрса. – Что ж, значит, я не стану сдаваться.

– Думаю, так будет лучше для всех. – Адвокат подтолкнул к Кэссиди его книжечку, и тот убрал ее обратно в карман.

– Вы никому не скажете, что я был у вас? – спросил бандит тем же мягким тоном.

– Я никому не скажу, что вы ко мне приходили, – подтвердил судья. – Вы щедро платили мне за дело Уорнера и за других ваших людей. Вы явились сюда с благими намерениями, и потому, как ваш адвокат, пусть даже временный, я обязуюсь соблюсти конфиденциальность.

Кэссиди долго глядел на него, будто оценивая, насколько правдивы его слова, и Орландо Пауэрс с трудом сдержался, чтобы не поежиться. О Кэссиди говорили, что он умен и у него сильный характер, что он планирует каждый налет в мельчайших подробностях, но судью изумило тихое благородство его натуры. Кэссиди вовсе не был простым, широколицым и добродушным деревенским парнишкой с девятью жизнями, каким его частенько изображали.

– Будь вы на моем месте… что бы вы сделали, мистер Пауэрс?

– У вас много денег?

– У меня много денег. Но я хотел бы иметь еще больше.

– Будь я на вашем месте, я бы уехал. Как можно дальше. Посмотрел бы мир. Стряхнул бы с плеч пыль Дикого Запада. Если долго жить среди негодяев, рано или поздно