Мой проклятый Марс - Ксана М

еще недостроенными домами, причем, насколько я знаю, по просто баснословным ценам. В итоге, так как остались больше косметические работы, нежели капитальные, было решено разрешить заселение.

Собственно, так Стадо здесь и оказалось.

Ну и мы вместе с ним.

Но знаете что?

Не все в Озе такие.

Есть и простые, добродушные люди, нашедшие здесь не только тихое пристанище, но и работу. Не испорченные деньгами и влиянием. Обычные. Как мы.

Добредаю до небольшого книжного магазинчика, спроектированного по моему детскому рисунку, в который папа словно вдохнул новую жизнь. Это уютный домик в стиле прованс, окруженный лавандовым полем, летними скамейками и волшебными огнями. После пристани это еще одно место в Озе, где я чувствую себя своей. Особенно ночью, когда все вокруг будто бы оживает.

Толкаю калитку и вдыхаю пьянящий пряный запах, смешанный с ароматом свежей выпечки и книг. Один из моих любимых.

– Доброе утро, дедушка!

– Ри, милая, это ты?

– Как и всегда в это время, – широко улыбаюсь, когда большие медвежьи лапы заключают меня в свои объятия.

– Грейс испекла твой любимый пирог.

– Не терпится попробовать.

Дедушка Эл смеется, а затем машет в сторону дома.

– Иди, дочка, иди. До открытия еще целых полчаса.

У меня нет родных дедушки и бабушки. Я потеряла их рано. Точнее, папа потерял, а я просто их не знала. И так уж вышло, что за какие-то несколько недель эти люди сумели подарить мне целую семью. Наверное, глупо, но я люблю их, как если бы знала всю свою жизнь. И они так же любят меня.

– О, детка, я так рада, что ты пришла! Помоги-ка мне скорее.

Успеваю подхватить пирог прежде, чем он плашмя падает на пол.

Что было бы весьма прискорбно.

Весьма-весьма прискорбно.

– Кажется, я готова съесть его весь, – широко улыбаюсь, и бабушка смеется.

– На здоровье, милая. В духовке еще два подходят.

Через двадцать минут я уже могу похвастаться тремя выпитыми кружками облепихового чая и четырьмя съеденными кусками персиковой сдобы. И не спрашивайте, куда в меня столько влезает (особенно после двойной порции блинчиков на завтрак), но я всегда очень много ем. Это мой бич. Мое проклятие. Называйте, как хотите.

И ах да, я из тех самых злобных ведьм, которые едят и не поправляются.

Теперь можете меня убить.

Закончив уборку, завариваю большой чайник чая и ставлю на стол два оставшихся пирога. Как говорит бабушка – «хорошая книга и выпечка, приправленная щепоткой любви, способны растопить любое сердце». Вообще-то наш книжный клуб не похож на остальные. Да, мы обсуждаем книги, делимся впечатлениями, переживаниями, идеями. Но главное – находим здесь дом. Каждый по-своему и свой. Но дом.

– Итак, сегодня обсуждаем «Грозовой перевал»…

Плюхаюсь в широкое подвесное кресло и рядом, сворачиваясь клубочком, пристраивается Хитклифф – крошечный светло-серый котенок, которого я подобрала в прошлый четверг. У папы аллергия на шерсть, поэтому дедушка с бабушкой оставили его у себя. Так беспризорный уличный дворняжка стал благородным пушистиком с замашками дворянина. Которого, кстати говоря, балуют вкусной едой чаще, чем меня.

Сегодня пришло даже больше людей, чем обычно. Две уже пожилые пары с южной стороны, их внуки – Мейси и Адам: обоим вроде бы лет по шесть. Люси из цветочного. Стив – наш сосед. И еще несколько человек, которых я видела впервые. Наверное, зазывные листовки сработали. Нужно обязательно расклеить еще.

За бабушкиным вступлением и шутками дедушки не замечаю, как расслабляюсь. Настолько, что уже через пять минут не слышу посторонних звуков и голосов. Ни детского смеха, ни топота неугомонных ног – ничего. Абсолютно.

И слишком поздно понимаю почему.

Не без хорошего пинка, конечно.

– Милая, просыпайся, – тепло знакомого голоса обволакивает, и я лишь сильнее проваливаюсь, – нет-нет-нет, не вздумай. Сегодня ведь концерт, помнишь?

Концерт.

Марс!

Меня так резко выбрасывает из сна, что на мгновение даже забываю, где нахожусь.

– Я что, уснула? – О, нет, это плохо, очень-очень плохо. – Я ведь должна была с докладом выступать…

– Ничего страшного, детка. Люси неплохо справилась.

Успокаиваюсь, хотя чувство вины все еще грызет.

Хитклифф растягивается и мурчит сквозь сон, а я по инерции бросаю взгляд на часы.

– Уже три? – ахаю, не понимая, как могла проспать почти пять часов.

В кресле. Сидя.

– Вот так вырубило тебя, сами диву даемся, – смеется дедушка, – поди ночка совсем бессонная была.

– Замолчи ты, старый, – шутливо бьет его по руке.

А я бы смутилась, если бы было чему.

Если бы я, скажем, гуляла с Макстоном, а не пялилась всю ночь в его окно.

Что, наверное, тоже своего рода неловко, но ведь об этом никто никогда не узнает, верно? Кроме Скайлер. Ей я рассказываю все.

– Мне, наверное, пора. Еще переодеться нужно.

– Конечно, милая, иди. О, и захвати несколько кусочков пирога для папы.

Дома ставлю контейнер в холодильник, принимаю душ и выбираю джинсовые шорты и простую белую майку. Как бы ни хотелось надеть платье: а) оно неудобно в долгой дороге; б) так я буду менее заметной, учитывая, что на этот раз мне придется войти…

Может еще не поздно сказать, что я заболела?

Как раз достаю с полки худи, когда звонит мобильник.

Папа.

Черт.

Черт-черт-черт.

Закусываю губу и отвечаю, потому что не сделать этого и довести единственного и любимого родителя до приступа – плохая затея.

– Да, пап, я уже выхожу.

– Бэмби, прости, на объекте возникли срочные дела, которые необходимо доделать к утру. Боюсь, что не смогу пойти с тобой на репетицию.

– Ничего. Сходим в другой раз.

ГОСПОДИ, СПАСИБО ТЕБЕ!

– Будь осторожна, ладно?

– Пап, до клуба всего несколько километров.

– Тебя подвезут?

– Как и всегда.

– Не забывай звонить.

– Обещаю.

– Люблю тебя.

– И я тебя.

Отключаюсь и сую телефон в боковой карман кожаного рюкзака. До репетиции остается полтора часа. Как раз, чтобы добраться до черты города, а там – и до бара.

Почти всю дорогу болтаю со Скай, моей единственной лучшей подругой и здесь, и в Нью-Йорке. Она поддерживает меня, какие бы глупости я не вытворяла. А еще – разделяет мою страсть к музыке. Как и каждую среду, мы слушаем, как репетируют «Волки». Смеемся, поем и практически без устали говорим о Нем.

Макстон Рид – восходящая звезда.

Уникальный драммер[2], умеющий отбивать сумасшедшие ритмы на барабанах и одновременно быть на бэк-вокале.

Несомненно, ведущим голосом «Волков» остается Дейтон. Однако некоторые песни звучали бы совершенно по-другому, если бы не Макстон. Его резкий хрипловатый голос на фоне гладкого вокала Метьюза формирует собой особую гармонию. А хулиганский стиль исполнения добавляет пикантности в звучании.

Когда Скайлер