По щучьему велению, по Тьмы дозволению - Евгения Преображенская

Емеля с покорностью последовал женскому велению, отдался её власти. Он жадно припал губами к яхонтовым соскам, что от его прикосновений стали твёрже самоцветов. Коснулся языком драгоценных каменьев.

— Какая ты холодная, обогреть тебя надо… — шептал Емеля, целуя нежные изгибы, скользя ладонями по прохладной коже.

Он оглаживал пышные груди, упругие бёдра. Лучия вздыхала и стонала. Песня её наслаждения была совсем как у обычной женщины. Она придавала уверенности, укрепляла мужскую волю.

Емеля стиснул тонкое податливое тело, прижав к песчаному берегу, пронзил. Стон сорвался с его губ. Холодная, как речная водица, оборотница внутри оказалась плотной и жаркой.

— Ты такой горячий, — отвечала она, изгибаясь под ним. — Словно полдень летний… Точно пожар лесной… Обогрей меня скорее, охлади себя, выплесни пыл…

Пожар вспыхнул и утопил в волнах долгого сладострастия. Туман неги окутал обоих.

— Смилуйся, — сладко простонал парень, ища губы оборотницы.

— Это и есть моя милость, — вымолвила Лучия, отвернувшись. — Мой поцелуй стоил бы тебе жизни…

02 Царевна Несмеяна

Славный Рѐчи — стольный белый град царства Кривхайна — шумно да весело встречал праздничный день. Нарядный люд — и стар, и млад, и богат, и беден — все спешили на главную площадь ко дворцу, чтобы есть, пить, петь и веселиться, да изо всех возможных сил.

Ибо таков был строжайший указ царя-батюшки в честь дня совершеннолетия царевны. Всё для того, чтобы единственная дочь его царевна Вита̀рия порадовалась вместе с гуляющими. Хотя бы улыбнулась на миг.

Но, глядя на веселье из высокого белокаменного терема, та только сильнее хмурила брови. Чему она должна была радоваться? Настала теперь пора ей замуж выходить.

Но сердце избалованной царской дочери — не медведь. Ни плеть, ни сладкий пряник ему не указ. Привыкла она сама команды раздавать, а не слушаться.

Няньки и бабки обрядили её в одежды нарядные, в платье парчовое, золотыми цветами, листвой и ланями расшитое. Вплетали атласные ленты в волосы, на чело надевали венец в россыпи яхонтов и адамантов. На плечи ожерелье клали. Ручки белые в браслеты и кольца облачали.

Не милы царевне Несмеяне были ни украшения, ни песни, ни прибаутки, ни медведи танцующие. Тяжёл наряд, не поднять в нём и руки. Ни шагу шагнуть, ни головой качнуть. Что ли няньки кормить её станут с ложечки?

А женихи, созванные батюшкой со всех краёв, пугали царевну больше зверей диких. Некоторые из них и выглядели не краше косолапых наряженных. Только, пожалуй, умыты чуть лучше.

От дальнего восточного побережья, от самого Красного моря прибыл себя показать владыка парусов и лодок. При виде его свиты царевна аж вздрогнула: главарь и банда разбойничья, не иначе. Сколько деревень кривхайнских они погубили во время своих набегов? А теперь батюшка мир хочет заключить.

Сам владыка Тинутурѝла был высок и мускулист, в кожу и шкуры обряжен. Тело полуголое в синих рисунках. Коса длинная, как у самой царевны, но виски выбриты. А уж на лицо — не лучше, чем у волкодлака.

— Да от такого и принцесса Страны мёртвых сбежала бы, — заметила Несмеяна и наморщила веснушчатый носик. — Ты, батюшка, ещё бы гномов или троллей позвал. Заточи меня в подземелья горные, к драконопоклонцам сошли.

В ответ старый царь лишь вздыхал да бессильно руками разводил. Непонятны ему были чувства дочери. Война стояла на пороге его земель.

Знал царь точно, что враждебные соседи гиата̀йнцы осваивают рудники горные, железо добывают. А вокруг Речи лишь леса, реки и болота раскинулись, негде взять руды для мечей и кольчуг. Одна надежда — на более сговорчивых соседей с северо-востока.

Если начнётся война, Кривхайну понадобится поддержка. А что может быть вернее службы золотой монеты да надёжного зятя?

Но прекрасноликий принц из Волшебных лесов Фѐрихаль царевне показался похожим то ли на девицу, то ли на ребёнка. Да и явился он скорее не себя показать, а на диковинку посмотреть — на неулыбчивую красавицу.

Красива Несмеяна была так, что залюбуешься. Глаза голубые и чистые, как озёра высокогорные. Не зря, видать, лила царевна слёзы каждый день. Губы — лепестки розы, да речи — ещё более колючие, чем цветочные кусты. А под венцом яхонтовым точно пожар полыхали кудри пышные.

Приезжали счастье попытать и принцы из Пустынного моря, и с Южного континента. Были среди них смуглые, наряженные в золотую парчу. Были черноволосые и белокожие в изящных лёгких шелках. Приносили они дары: каменья блестящие, специи пахучие, ткани, меха, чаи да сладости.

От пестроты и запахов острых у принцессы только сильнее голова разболелась. Праздник был не праздником, а пыткой бесконечной. Не выдержала Несмеяна, да и разрыдалась при всех.

Батюшка, к тому привычный, внимания не обратил. Гости опешили, стали шептаться. Кое-кто из подвыпивших бояр, не боясь царского гнева, шутить принялся и смеяться. Мол, вот кому-то достанется счастье.

Поднялась красавица, заплаканная, но гордая, и вышла вон. Будет пир веселее без капризной Несмеяны. Пусть празднуют её день рождения дальше, возносят хвалу браге и Квасуре.

В своих покоях Несмеяна раскричалась, поколотила прислужниц. Она выгнала всех, кого могла, чтобы остаться в одиночестве. Царевна сбросила венец и ленты, браслеты со звоном покатились по полу. Сама сорвала, скомкала и истоптала тяжёлый наряд.

Оставшись в подпоясанной домашней рубахе, она достала медальончик, в котором носила портрет матушки.

— За что мне эти мучения? — вопрошала царевна, и слёзы дрожали на её рыжих ресницах.

Художник искусно изобразил в медальоне лик молодой женщины: добрую улыбку, грустные голубые глаза, каждый волосок в косах прорисовал. Словно бы живая, глядела на дочку матушка, точно был художник тот чародеем.

— Тебя извел отец до смерти, теперь мой черёд пришёл… — Несмеяна вытерла глаза. — Милая моя, покровительница и защитница, не дай меня в обиду. Знаю я, что смотришь ты на меня с небес вместе с Великими Матерями, слышу голос твой в пении птиц. Но, боюсь, погибель меня ждёт…

Наплакавшись, Несмеяна обернулась к дверям. Прислуга убежала, испугавшись криков и слёз. А вот стражник не тронулся с места. Впрочем, того и не требовалось.

Юный, чуть старше царевны, Ина̀льт из рода Бо̀гатов всегда был на её стороне. Младший дружинник молчал, когда нужно. Когда требовалось слово доброе, мог успокоить. Был он высок и могуч, не хуже мореплавателей с востока, но учтив и умён, будто у Цветгоры воспитан. Да и