Фронтовой дневник княжны-попаданки - Валентин Денисов

Принимаю тарелку и вижу большой кусок мяса с прослойкой жира, который уложен на разваренную картошку.

— Спасибо вам, хорошая моя, — благодарю ее. Жир я не люблю, а вот наличие в рационе белка очень даже приветствую. Мне сейчас силы не помешают.

— Не благодарите, Анастасия Павловна! Вы главное выздоравливайте. Нам ведь самим болеть никак нельзя. Нам раненых лечить нужно, жизни их спасать.

— А раненых-то много? — знаю, что в те времена ранений было меньше, чем потерь. Тогда с поля боя только в случае успеха забрать могли. Не на чем было увозить.

— Да здесь-то не много, — качает головой Аглая и хватается за крест. — А впереди, говорят, не сосчитать. Все палаты заполнены.

— Значит работы хватает… — произношу задумчиво и принимаюсь за еду.

Я хоть и во сне, но все же остаюсь весьма квалифицированным хирургом. Значит толк от меня точно будет. Только бы не мешал никто. А там разберусь.

— А кто такой Серафим Степанович будет? — спрашиваю, решив, что в случае чего спишу все на потерю памяти. Все равно меня в ней уже обвинили.

— Так врач же ж. Разве не помните вы, Анастасия Павловна?

— Помню, что знакомы мы с ним, — переиначиваю ситуацию. — А что врач не помню.

— Даст Бог, все-все припомните, — продолжает она теребить крест. — Нам же солдатиков лечить надо. Бедненькие они. Каждый день помирают.

— Вылечим! Это я вам точно обещаю, — доедаю завтрак и отдаю посуду. — Я скоро в себя приду и начну лечить.

— В таком случае не смею вас более беспокоить, Анастасия Павловна, — кланяется девушка. Только сейчас я примечаю, что относится она ко мне как-то слишком почтительно. Как обычно к княгиням, да баронессам относились.

— Сажите мне, сестра Аглая, может вы знаете, откуда этот флакон взяться мог? — решаю воспользоваться ситуацией и задаю, пожалуй, самый волнующий меня вопрос.

— Таких банок у Серафима Степановича целая фура набита, — пожимает плечами девушка. — Да только мне почем знать, что в них налито, то или не то?

— Значит у Серафима Степановича?.. — не думаю, что сам врач хотел мне навредить. Если бы хотел, навредил бы. У него все шансы были.

Значит кто-то из приближенных. Кто-то из своих. Но много ли людей доступ к лекарствам врача имеют?

— Пойду я, — по всей видимости, приняв мою задумчивость за усталость, произносит Аглая. — А вы, отдыхайте, Анастасия Павловна. Вам силы восстанавливать нужно.

— Спасибо, хорошая моя! — киваю ей. Но прежде, чем отпустить, все же прошу кое-что для меня сделать: — Можно напоследок я об одолжении попрошу? Принесите мне воды попить. Той, что Серафим Степанович дал, уже не осталось.

В качестве доказательств протягиваю пустую флягу, в которой даже ничего не плещется.

— Как это не осталось? — девушка даже округляет глаза от удивления. — Разве вам доктор не говорил поменьше пить?

— Прошу вас, принесите попить. А Серафиму Степановичу мы ничего не скажем.

— Ой, достанется мне от него… — переживает Аглая, но фляжку все же берет. — Вы точно ничего ему не скажете?

— Точно-преточно! — обещаю я.

Девушка уходит. А я опускаюсь обратно на сено и радуюсь, что хотя бы одному человеку в этом месте я могу доверять.

Глава 4 Лагерь

До обеда лежу никем не тревожимая. Проходящие мимо телеги солдаты не смеют меня беспокоить, хотя, пару раз некоторые из них заглядывали, чтобы посмотреть на меня. То ли из интереса как я, то ли прежде меня не видели.

Удивительно, но отлежавшись, начинаю ощущать еще больший прилив сил, чем чувствовала утром. Словно жизнь продолжает наполнять мое новое тело. Или просто я сама отвыкла от ощущения полного здоровья.

— Как же хорошо! — потягиваюсь, наслаждаясь каждым движением.

Хочется двигаться! Полежать я и в реальности успела. А здесь, в молодом теле, полная сил, я не должна оставаться на месте. Я должна действовать!

Сажусь и ощупываю руками голову. Место, где стягивающая голову повязка засохла коркой, от прикосновений совершенно не болит. Словно и нет под ней никакой раны.

Но ведь Серафим Степанович не мог ошибиться…

Осматриваю платье и, найдя на нем карман, убираю в него банку. Вполне вероятно, что она мне еще пригодится, чтобы использовать в качестве улики. Если конечно же здесь принято на подобное обращать внимание.

Тихонько, стараясь не упасть, слезаю с телеги. Это сделать оказывается куда проще, чем мне представлялось, но привычка считать себя неспособным двигаться инвалидом не позволяет торопиться.

— И куда же мне теперь направиться? — осматриваюсь и понимаю, что нахожусь среди походного лагеря.

Вокруг меня стоят сотни, а может быть и тысячи палаток. Между ними туда и обратно снуют военные, одетые в старинную форму — не такую красивую, как бывала во времена Петра, но все же вполне привлекательную.

Около многих палаток привязаны лошади. Они щиплют сено и настороженно поглядывают по сторонам. Чуют беду. Знают, что опасность близко.

— Что, моя хорошая, страшно тебе? — подойдя к одной из них, тихонько поглаживаю по гриве. — Ну ничего, уверена, что все будет хорошо.

Не знаю, кого я на самом деле успокаиваю, ее или себя. Мне ведь тоже страшно. Я это прекрасно осознаю. Особенно теперь, когда вижу, что идет самая настоящая война.

Замечаю стоящее неподалеку ведро и заглядываю внутрь. На водной глади отражается чистое голубое небо. А на его фоне вырисовывается лицо симпатичной молодой девушки с большими голубыми глазами, навскидку лет двадцати от рождения. И как такую могло занести на фронт?

Всматриваюсь в свое новое лицо. Молодое. Красивое. Утонченное… Пожалуй, в нем действительно прослеживаются аристократические черты. Может быть на самом деле какая-нибудь баронесса?

— Привет, красавица! Заблудилась? — отвлекает меня от мыслей пожилой, подвыпивший мужчина в солдатской фланелевой рубахе. Он едва держится на ногах, но оттого не уделяет мне меньше внимания.

— Вышла из лазарета и заблудилась, — делаю вид, что он прав. Возможно, решит помочь.

— Так немного ведь не дошла. Вон же ваша палата, — машет в сторону телеги, на которой я только недавно лежала. — А ты из новой партии, красавица?

— Ага, из новой, — не уверена, что это так, но для меня