Кедр и гвоздика - Александра Дмитриевна Рябкина

В былые времена в этих голубых глазах Микаэла видела целый фейерверк чувств и эмоций. Она была его солнечной девочкой, которая сводила Майкла с ума рисковыми идеями. Точно такой же она казалась и накануне вечером, хотя за это следовало сказать спасибо алкоголю. А сейчас… Сейчас она снова стала той самой бизнес-леди: холодной, сильной, но безвозвратно потухшей.

Такая Микаэла мало улыбалась и жила по строгому расписанию. Она была сломлена. И, к сожалению, не могла рассказать Майклу, кто это сделал и когда. Пока не могла… Понимал ли он, что это случилось в то время, пока он сам строил жизнь вдали от нареченной, про которую не то что забыл, а просто не знал о ее существовании? Ответа на этот вопрос Микаэла тоже не знала.

– Нам нужно поговорить. – Майкл осторожно присел на край кровати, при этом не отрывая взгляда от отражения в зеркале. Микаэла в ответ следила за каждым его движением. – Ты это сама прекрасно понимаешь.

– Сейчас я понимаю только то, что тебе нужно уйти. – Расческа предательски затряслась в ее руках. – Нам обоим нужно подумать и принять решение.

Сказать это было настолько же сложно, как и произнести треклятое «да» во время первого замужества Микаэлы. Ведь, несмотря на все ее слова в адрес Майкла, тело и душа трепетали от потребности укрепить ту незримую и легкую связь, что теплилась на задворках сознания. И если ее чувствовала та наивная человеческая половина Микаэлы, то внутренняя волчица ощущала еще острее. Все это превращало мысли в кашу, а полумертвые бабочки в животе никак не давали покоя.

– Хорошо, – на удивление быстро согласился Майкл и стал молча поднимать с пола свои вещи. Микаэла наблюдала за каждым его жестом, за каждым взглядом, которые он кидал с особой осторожностью и заботой. Нет, он был тем еще козлом даже по меркам ругару, но не мог просто так отказаться от своей пары. По комнате было разбросано много того, что никак не принадлежало Микаэле. Странно, что она не заметила раньше. – Я готов прийти сразу же, как ты почувствуешь, что можешь мне снова доверять. Я буду ждать.

Но спешный уход Майкла не помог мысленному клубку распутаться. Разве что волчица внутри снова уснула, почувствовав разлуку с парой. Однако тишина, обрушившаяся на Микаэлу, стала куда более глухой и невыносимой, чем когда здесь был ругару.

Она слышала только собственное сердцебиение, которое, словно отбойный молоток, вколачивало Микаэлу в сиденье стула, куда она рухнула от бессилия, и с мазохистским упоением углубляло ее мысли в давно забытое прошлое. А отражение в зеркале насмехалось над ее беспомощностью.

Глава 2

*Около 10 лет назад*

Она провела с семьей уже порядка шести часов в замкнутом пространстве. И эти часы казались сущим адом. Причем тем, где ты сидишь в кипящем котле, а черти с мерзким хихиканьем колют тебя вилами. Простая усталость по сравнению со шквалом эмоций, которые вызывали прекрасные родственники, показалась бы райскими садами, где пели милые херувимы.

При взгляде на свою семейку, вечно одетую с иголочки и живущую по каким-то чрезмерно замысловатым и уже никому не нужным правилам светских кругов, у Микаэлы в голове всплывало только одно слово – педантичные. Британцы до мозга костей, которые быстрее распрощаются с жизнью, чем пропустят пятичасовой чай. При этом отец семейства больше любил кофе, а мама – пилить своих детей.

Мистер и миссис Айрес. Гордые, непреклонные и обожающие строить иллюзии: счастливой семьи, взаимопонимания, любви. Но самой коварной в этом спектакле была иллюзия свободы. Говорят, родители всегда делают так, как лучше их ребенку. Возможно, Микаэла этого не исключала, ее родня считала, что их семейные устои должны были пойти на благо детей. Они слишком уверенно говорили о том, что Микаэла и ее брат с сестрой могли сами принимать важные для них решения, как их будущее например. Но в итоге именно родители – Адалинд и Чарли Айрес – управляли всеми вокруг.

Словно дети являлись лишь способом самоутвердиться в обществе; словно их появление было обязанностью, а не желанием и плодом любви двух ругару. И это до ужаса злило семнадцатилетнюю бунтарку Микаэлу. В особенности ее раздражало то, что мать хотела сделать из нее свою точную и скучную копию.

Микаэла, перестань вести себя вульгарно. Микаэла, не пропускай уроки бальных танцев. Микаэла, яркий цвет волос не красит юную девушку. Микаэла то, Микаэла это.

Еще немного, и ее вот-вот начало бы тошнить от собственного имени.

Долгая и утомительная дорога из Англии в Португалию не была скупа на родительские претензии. Насколько бы хорошим ни было обслуживание, какими бы доброжелательными ни выглядели сотрудники аэропорта, семья Айрес просто хронически не могла быть довольна жизнью. Иногда складывалось ощущение, что на лицах старшего поколения ругару появлялось выражение чистейшей старческой брюзгливости. Это было особенно заметно при взгляде на утонченную и элегантную миссис Айрес. Бо́льшую часть жизни она щурилась, будто подозревала всех и каждого во лжи, а на самом деле старательно имитировала болезненное состояние. Не стала исключением и эта поездка, в течение которой в сторону Микаэлы был направлен страдальческий взгляд голубых материнских глаз. Возможно, Адалинд видела куда дальше и лучше, чем гребаное око Саурона, и уж точно ее здоровье было куда более крепким, чем она пыталась всем показать.

Очередной приступ ипохондрии у матери заставил Микаэлу сделать музыку в наушниках громче и отвернуться к окну, чтобы не видеть осуждения в ее глазах. А ведь еще совсем недавно Микаэла уже искала бы таблетку в сумке и вилась вокруг матери. Но… спустя время пришло осознание, что такое поведение потешит ее эго, а собственные нервы пострадают так, словно их погрызла стая голодных акул.

– Вы должны быть более внимательны ко мне. – Даже выкрученная почти на полную музыка не заглушала обиженного голоса Адалинд Айрес. Она сидела напротив в салоне «мерседеса», отчего Микаэле не составляло труда замечать, как быстро менялось выражение ее лица. Желание оказаться в центре внимания, театрально разыгранная усталость и щепотка притворной болезненности в виде привычно сощуренных век. Старшая из дочерей семейства видела это далеко не в первый раз, поэтому только закатила глаза, скрытые за темными солнцезащитными очками.

Сейчас все это было так неважно. Микаэле семнадцать, началось последнее лето перед тем, как она вступит в новый этап своей жизни, за окном проносились пейзажи Санта-Мария-да-Фейра, а предчувствие так и кричало, что это лето перевернет ее жизнь с