Бедная Настя. Книга 5. Уроки судьбы - Елена Езерская

— На, Аннушка, получай! — визжала Полина, точно ведьма носясь по кухне, пока вбежавший на шум Никита не остановил ее.

— Да ты ополоумела, Поля?! Что ты делаешь! — вскричал Никита, отбирая у нее половник и вставая между Полиной и котенком, истошно мяукавшим возле ножки комода.

— А мне все равно, Никитка! Никому я не нужная, никому до меня дела нет. Хоть пропади, никто про меня не вспомнит! Не хочу такой я жизни! Опостылела мне она! Барон Анну воспитал, как дворянку вырядил, а меня?! Одного мы с ней года да происхождения, вот только почести для нас разные — мне помои выносить, ей по столицам разгуливать! Несправедливо это, Никита, не правильно!

— Полечка, — попытался урезонить ее Никита, — жизнь — она вообще не ровная. У каждого свой крест. Думаешь, у Анны житье — мед?

— А ты меня не стыди и Анькиной судьбой не попрекай! Ты ведь не меня жалеешь. Ты о ней думаешь. Знаю я — ты тоже Анну любишь, как и все.

— Люблю, — признал Никита, — но и ты мне не чужая, мы же вместе выросли. И потому горестно мне смотреть, как ты убиваешься.

— А ты не смотри! — обиженно вскинулась Полина. — Я не юродивая, и плакаться над собой не позволю. Я ждать-смотреть, как ты все Аньке позволяешь, не стану! Я с ней по-своему разберусь! Барин у меня теперь, знаешь где? Здеся!

Полина гордо выпятила грудь и крутанула бедрами.

— Не надо так, Поля! — смутился Никита. — Ты ведь в глубине души хорошая, ты добрая и сердечная…

Никита попытался Полину приобнять-приласкать, но она оттолкнула его.

— Ты меня зазря не голубь, это место под барина занято! А зазнобе своей скажи — пусть уезжает подобру-поздорову! Пока я при Владимире Ивановиче, руки у меня развязаны! Я вот себе вольную выправлю и еще вам всем покажу, кто здесь самая красивая да талантливая! Всего добьюсь! И тогда ты меня не утешать, а ласки моей, как милостыни, просить станешь. И не смотри так на меня — я и сама ученая, знаю, что почем.

Никита горестно покачал головой — спорить с ней не стал, а рассудил — не даст Полина Ане покоя, со свету, может, не сживет, а крови попортит немало. Хуже пиявки — они-то ведь лечат, а эта — присосется и всю душу вытянет…

И тут пришла Никите в голову мысль… Есть, однако, в поместье человек, который сумеет проблему эту разрешить. На все пойдет ради денег.

Никита подумал о Модестовиче'. О том, что управляющий опомнился и за старое взялся, ему Варвара потихоньку рассказала, когда он Анну из леса принес.

— Разве так бывает? — удивился тогда Никита. — Ведь Божий человек стал — не нарадуешься!

— Бывает, бывает, — кивнула Варвара. — Наш-то херр от удара умом повредился, да видать сани-то его обратно повернули.

— А как будто непохоже, — засомневался Никита.

— Меня не обманешь, — покачала головой Варвара. — Я человека насквозь вижу — не больной он, прячется. А скоро снова в силу войдет, ох, и наморочимся мы с ним!..

— Убью стерву! — словно надумав что-то, воскликнула вдруг Полина и подбежала к шкафу, где Варвара хранила разные опасные склянки с потравою.

— Ты что?! — бросился к ней Никита. — Что делаешь-то?

— Да клопы одолели, покоя от них нет, — тут же нашлась Полина.

— Грех это, Полечка, если дурное удумала, — тихо сказал Никита. — Не губи душу злобою, у тебя же — молодость, здоровье, красота…

— А на что они мне, когда свободы нет?

— Хочешь, я помогу тебе вольную добыть?

— Много вас — помощников… Мне один уже обещал вольную, а потом умом тронулся. Сыта я обещаньями по горло! Вам, мужикам, от меня только и надо одно…

— Но я тебе и вправду помогу, — горячо сказал Никита, стараясь быть как можно более убедительным.

— А попросишь за это чего? — Полина с интересом, но все еще недоверчиво взглянула на него исподлобья.

— Ничего, — честно ответил Никита.

Полина на минуту задумалась.

— А, ладно, — махнула она рукой и отошла от шкафчика. — Все равно всех гадов не изведешь! Неси вольную. Только помни: обманешь — Аньке не жить!

— Остынь, Поля! — «обиделся» Никита. — Мне обманывать не резон. Я помочь тебе хочу. По-настоящему.

— Что же… — Полина собиралась еще что-то сказать ему, но прислушалась и заторопилась. — Идет кто-то… Пора мне. А ты — как сделаешь, милости прошу в мою светелку! Да не красней, я от благодарности не отказываюсь. Это я с виду тертая, а по-человечески завсегда пойму — за добро плачу я одной лишь ласкою.

Полина сладострастно провела ладонью по груди Никиты и быстро вышла из кухни.

— Ох, — выдохнул он, — не девка, а кузница — и припечет, и придавит!

— Зачем Полина полетель, как куропатка? — шутливо грозя от двери пальчиком, появился на кухне управляющий.

Вот черт немецкий! — вздрогнул Никита. — Словно чувствует, что думали о нем…

— Это ты ее, Никитушка, пугаль? — Модестович обежал кухню, словно вынюхивая что-то, и, ничего не обнаружив, повернулся к Никите.

Может, спутала что Варвара, и управляющий не опомнился, снова засомневался Никита — глаз у Модестовича был мутный, раскосый, голова как-то странно перекатывалась от одного плеча к другому, и все движения тоже были странными — осторожными и плавными.

— Как же, — заметил Никита, — ее испугаешь, она сама, кого хочешь, застращает и на пушку возьмет!

— Девица — гренадер? — умильно рассмеялся Модестович и, вытянув из-под стола котенка Анны, принялся его гладить — жестко и против шерсти.

Лучик отчаянно замяукал и, сильно оцарапав управляющего, спрыгнул на пол. С Модестовича вмиг слетело все его фальшивое добродушие, и, нещадно матерясь на двух языках вперемежку, он заметался по кухне, и при этом отчаянно размахивал пострадавшей левой рукой.

Никита усмехнулся и вкрадчиво спросил:

— Карл Модестович, как вы насчет того, чтобы фальшивую бумагу по-быстрому составить?

— Что ты, Никитушка! — Модестович остановился и с наивной улыбкой захлопал рыжими ресницами. — Это грех большой перед Богом!

— Так я не о грехе, я об услуге прошу. За деньги.

— Об услуге? Да какая же это услуга, если деньги предлагаешь? — Модестович укоризненно покрутил головой и театрально повращал глазами. — Обидел ты меня, Никитушка… Пойду к себе, полью на окошке цветы — у меня там такая герань распустилась…

— Хватит пугало из себя корчить! — взорвался Никита и, схватив управляющего руками за горло, для пущей убедительности сжал пальцы. — Веди себя, как человек, Карл Модестович, а то мое терпение лопнет, и я доложу барину, какой ты на самом деле юродивый!

Модестович захрипел и знаками стал умолять, чтобы Никита ослабил хватку. Тот понимающе улыбнулся и отпустил свою жертву. Модестович сначала закашлялся, а потом повернулся к Никите — злой и совершенно нормальный.