Сокровища Лимы - Ирина Муравская

Вдали отблёскивал высокий обелиск, а над притоптанной травой возвышались надгробные плиты, расходящиеся на многие мили вокруг. Самые разные: и по высоте, и по ширине, они имели один посыл – служили напоминанием того, как непредсказуема и скоротечна жизнь.

Возле одной из таких могил, самой свежей, и стоял сейчас Дилан. “Ангелина и Колин Крейг” было выбито большими буквами на мраморной плите. Ниже дата рождения и смерти. Конечная совпадала.

Эта неделя выдалась для него невообразимо тяжёлой. Всего один телефонный звонок разрушил то, что казалось твёрдым и незыблемым. Пьяный подросток, возвращаясь с вечеринки, влетел на всей скорости в минивэн с семейной парой. Мама умерла на месте, отец скончался по дороге в больницу.

Чужая ошибка, нелепая случайность и всё…

Крейг толком не запомнил сами похороны, всё прошло в лютой прострации. Мельтешащие люди, без конца подходящие к нему, чтобы высказать соболезнования, подготовка, бумажные формальности, суета… Родительский дом, который теперь, видимо, придётся продавать.

Переезжать обратно на окраину не хотелось. Да и место, в котором прошло его счастливое детство, было уже не в радость. У Дилана уже пару раз возникала шальная мысль покинуть Лондон. Навсегда. Этот город становился слишком душным и тесным.

Свежие цветы, принесённые им самим, и несколько ещё не завядших букетов от близких друзей покойных смотрелись так чужеродно и чудно…

Он смотрел на них, но не замечал.

Вообще мало что замечал.

– Мне жаль, – раздался позади женский голос.

Холли стояла от него всего в нескольких шагах: одетая в тёмное приталенное платье и накинутый сверху вязаный кардиган. В руках букет гербер.

Почти не изменилась за те пару лет, что они не виделись. Только что ещё больше похорошела.

И повзрослела.

Удивления от её появления не было лишь потому, что у Дилана сейчас просто не осталось сил удивляться. А за время разлуки угасло и желание снова встречаться.

Первые месяцы после её исчезновения он, конечно, ещё лелеял надежду, что эта неуловимая птичка вот-вот откроет дверь и влетит в квартиру, однако в какой-то момент стало очевидно, что ждать бессмысленно.

И тогда Дилан съехал оттуда.

Почти параллельно с этим в новостных лентах начались первые упоминания об «Алой розе». Он сразу узнал знакомый почерк и с тех пор следил о похождениях бывшей невесты по сводкам из новостей.

А теперь вот она объявилась сама. Именно сейчас. Стоит в нерешительности, стискивает герберы и то и дело смахивает лезущую от ветра на глаза чёлку.

– Вы так и не познакомились, – зачем-то сказал Крейг.

– Да, – кивнули грустно в ответ. Видимо, посчитав его слова невербальным разрешением, Холли медленно подошла к могиле, положив цветы к остальным. После чего так же медленно отошла. – Как ты?

– Знаешь, они ведь до последнего верили, что у нас может сложиться… – словно не слыша её, продолжал Дилан. – А я даже не мог им рассказать, кто ты на самом деле. Если бы они знали…

– Теперь знают, – Паркер хотела ободряюще коснуться его, но Крейг попятился. – Дилан…

– Что ты здесь делаешь? Зачем… Хотя нет, неважно. Лучше сделай то, что так блестяще умеешь – исчезни снова, ладно? Прямо сейчас.

Резко развернувшись, он быстрым шагом направился к тропе, ведущей к выходу с кладбища. Внутри начинало клокотать, а кулаки непроизвольно сжимались. Пришлось засунуть руки в карманы, чтобы не разнести ближайшую скамью. И ничего, что скамья была каменная, а разнёс бы он себе только кости. В запале об этом не думаешь.

Холли с трудом догнала его, утопая каблуками в земле.

– Дилан, постой! Остановись… – вцепившись ему в руку, остановила она его. – Я знаю, ты злишься и, наверное, даже ненавидишь меня, но… мне пришлось уйти. У меня не было другого выхода.

– Чушь. Выбор есть всегда.

– Не в моем случае.

– И что же помешало? Если у тебя были проблемы, мы вместе бы их решили. Так делают те, кто строит отношения, если ты забыла. Сбежали бы вместе, в конце концов.

– Я не хотела впутывать тебя. Ты этого не заслуживаешь.

– А может, я сам решу, чего заслуживаю? – презрительно бросил Крейг. – Брось. Тебя же никогда не заботило ничего, кроме самой себя. Могу поспорить, в твою голову даже не пришла такая мысль: посвятить кого-то в свои планы. Ведь гораздо удобнее тихо сбежать. Не попрощавшись… А ты меня вообще любила?

Это угнетало его сильнее прочего, даже больше самого расставания. Как можно любить человека и вот так исчезнуть? Что за веский повод должен быть, чтобы просто взять и бросить всё?

Паркер обиженно стянула что-то с пальца. На ладони сверкнуло маленькое колечко с прозрачным камушком. Колечко, что он подарил ей на помолвку.

– Стала бы я его хранить, если бы оно ничего для меня не значило?

Аргумент казался убедительным. Злость Дилана начала утихать, однако на её смену стремительно заступала обида. Она же перебивала и голос разума.

– Как памятный сувенир, например.

Холли, сердито поджав губы, протянула ему украшение.

– Я должна была вернуть его тебе ещё тогда, но мне не хватило смелости.

– А сейчас хватает? Оставь. Или выброси. Мне оно ни к чему. Не знаю, что тебе нужно, но если ты объявилась, чтобы извиниться… извинения принимаются. А сейчас уходи. И мой тебе совет: исчезаешь – исчезай насовсем.

– Я так не умею, – горько усмехнулась она.

– Пора учиться.

Больше Дилана уже никто не останавливал и он, не сбавляя шага, пошёл на выход. Правда в какой-то момент всё же не сдержался и обернулся, однако обезличенное поле уже пустовало.

Холли Паркер снова исчезла.

***

Франция, Прованс, шато Висконти

– Кто-кто? Дочь? Вот это тре-еш…

Саймон переживал весь спектр эмоций за друга, потому что всё, что мог сделать Дилан – это смотреть на Холли широко распахнутыми глазами. Его рот открывался и закрывался как у выброшенной на берег рыбы.

Бруно Висконти же упивался его растерянностью. Он обожал такие сцены больше денег. Хотя нет, деньги всё же чуть больше.

– Люблю приносить приятные вести, – всё расплывался в липкой улыбке он. – Однако нам пора что-то решать. Незаконное проникновение в мой дом, попытка шантажа… И как быть? Простите, но подобного неуважения я просто не могу спустить. Сами поймите, кем я тогда буду считаться в глазах собственных людей?

Вопрос являлся больше риторическим, однако Цербер подобострастно напрягся. Благо его немногочисленные извилины