Покровитель для Ангела. Собственность бандита - Екатерина Ромеро

Смотрю на ангелочка фарфорового, стоящего рядом на столе. У него крылышки склеены, и он так много уже видел.

– Ты себе его забрал? Он же валялся под твоим кабинетом. Столько времени хранил у себя. Почему?

– Я знал, что это от тебя. Пусть и в руки мне не отдала. Знал, что твой. Больше никто мне подарков не дарил. Никогда.

– Почему тогда не выкинул его, когда думал, что предала тебя?

– Сломал я его, а выкинуть не смог.

– Ты всегда меня защищал. Ты был моим покровителем. Почему, Миша?

– Ты стала моим смыслом.

Улыбаюсь сквозь слезы. Так и стоим в обнимку, прижимаюсь к Бакирову осторожно.

– Как зверь тогда с тобой… Прости меня, маленькая моя! Подонок я. Не надо было тебе приходить ко мне тогда.

– Нет… я не жалею. Значит, так было нужно.

Миша наклоняется, целует меня в губы, обхватывает голову большими руками. Мы миримся осторожно, не спеша, трепетно.

Нет больше обиды, есть только тоска, боль, желание сберечь то, что уже давно вспыхнуло между нами.

Его щетина царапает меня, сердце учащает ритм, когда чувствую, как Миша касается меня своими губами, как страстно проталкивает язык мне в рот, рычит, углубляет поцелуй, а после отстраняется, смотрит так серьезно, и я вижу, что больно ему. Как и мне. Четки его эти острые до мяса уже впились ему в ладонь.

– Сними это. Хватит.

Осторожно беру его крупную ладонь и стягиваю эти четки. Бросаю на пол, они со звоном ударяются о паркет. Вижу капельки крови и грубые рубцы на его руке от этих косточек, и слезы наворачиваются на глаза.

Поднимаю его руку и касаюсь ее губами. Его боль – это всегда моя боль.

Прикладываемся лбами друг к другу. Снова выступают слезы, которые Миша стирает костяшкой руки.

– Не плачь, Ангел мой. Я не достоин твоих слез.

– Не заставляй меня больше плакать, Миша. Пожалуйста.

– Хоть когда-нибудь простишь?

– Я простила. Ты меня не обидишь больше, – шепчу ему, смотря снизу вверх в опасные карие глаза с зеленой радужкой и так надеясь, что и правда Михаил меня больше не обидит.

Глава 25

Уже двенадцать ночи, а мы не спим. Михаил разжег камин, потому что за окном резко похолодало и пошел ливень. Впервые за долгое время мне легче. Мы словно открыли эту дверь, плохое ушло, оставив место чему-то новому.

Мы принимаем душ по отдельности, и теперь сижу на диване рядом с ним, смотря на огонь и греясь. Миша принес мне теплый чай, сделал себе кофе, но никакой чай меня не согреет так, как он это делает сейчас, приобнимая меня, и мне хорошо. С ним.

Единственное, что меня смущает, – это то, что Михаил вышел из душа голый до пояса, и теперь вижу его волосатую грудь. Сердце аж заходится от волнения рядом с ним. Трепещет просто.

– Ай!

Правая рука после перелома слабая, и часть чая выплескивается, попадая мне на колени и немного на диван. Я засмотрелась на него, рука дрогнула.

– Извини! Я уберу сейчас.

Вскакиваю, но Миша поднимается первым.

– Сиди. Что случилось? Рука?

– Да. Ты не мог… не мог бы одеться, пожалуйста.

– Тебя что-то смущает?

– Да. Ты, – лепечу ему, стараясь не глазеть на подтянутый мужской торс и кубики пресса, на красивую грудь, широкие плечи и сильную шею Бакирова. У него кожа матовая, чуть смуглая, мышцы стальные проступают, не давая и шанса усомниться в его силе, и еще эти тату… Боже. Он прекрасен. Идеально сложен. Я никогда таких мужчин до Михаила не встречала.

Миша вытирает остатки чая с моих голых коленей и, подойдя к комоду, вытаскивает что-то из него.

– Иди сюда.

Садится напротив, кладет мою руку себе на колено и быстро перематывает ее бинтом.

Я же смотрю на его четкие скулы, на большие выразительные карие глаза с длинными ресницами, бликующие в пламени огня, черные густые брови, строгие губы. Бакиров не мальчик, нет, но он мне безумно нравится и всегда нравился.

– Тебя пугал Архипов? Давно?

– Почти сразу, как начала работать в клубе. Он приходил ко мне домой. А потом звонил. Часто.

Михаил поджимает губы и чуть сильнее сжимает мою руку своей.

– Почему мне не сказала? Почему, Ангел? Неужели ты не могла просто рассказать мне?

– Я боялась.

– Чего?

– Что ты… что ты меня за это накажешь.

Миша прикрывает глаза, и я вижу, как сильно напрягается.

– Это Архипов обыск устроил?

– Не думай об этом, – серьезно отвечает Миша, проводит грубыми пальцами по моей ладони, сплетая наши руки.

– Отнести тебя в комнату?

– Нет. Я хочу побыть здесь. С тобой.

Смотрю прямо на него. На своего красивого-страшного покровителя, и каждая клеточка льнет к нему.

Отставляю чашку на столик. Не хочу я идти в спальню. Отдельную. Мне здесь хочется побыть. У огня. С ним.

Замираю, когда Михаил осторожно берет тонкую бретельку майки и опускает ее с плеча, смотря на мой шрам.

– Болит?

– Уже нет.

Боже, как он смотрит. С какой-то страшной тоской, мрачный весь становится. Угрюмый.

– Не смотри… не надо. Там не очень…

Вздрагиваю, когда Миша проводит по шраму пальцами, едва касаясь, а после наклоняется и целует меня в ключицу чуть выше него.

– Лучше бы я сдох, Ангел, чем видел твои шрамы. После меня, – говорит так страшно, а после берет меня за руку, помогает встать.

– Что ты делаешь?

– Хочу посмотреть на тебя, – коротко и уверенно, а у меня страх мгновенно разливается по венам.

– Не надо… я не думаю, что…

– Позволь, – настаивает и медленно снимает с меня майку, а после опускает мои трусики, повернув к себе спиной. Я же вся трепещу. Я видела в зеркале шрамы, которые остались от металлической пряжки его ремня.

Их не зашивали, но остались грубые рубцы. Особенно заметны на попе, парочка есть на бедрах.

Сглатываю, стою перед Михаилом спиной и слышу, как он дышит тяжело, стоя сзади. Конечно, он все увидел в свете огня, а мне стыдно становится и неловко.

Медленно оборачиваюсь и поднимаю на Мишу взгляд. Его глаза стали почти черными, опасно бликуют в пламени камина.

– Миша… я