Все потерянные дочери - Паула Гальего

Тристан… Нет. Существо хмурится, словно разочарованное.

— А я скучал по тебе. Много думал о тебе. — Оно делает шаг вперёд. — И о наших сёстрах. Эдит, Аврора… — мурлычет.

— Хватит, — предупреждаю я и снова поднимаю оружие, сам не заметив, как опустил его.

Оно проводит языком по нижней губе. — Я много думал о той ночи. У меня было время — в аду, куда ты меня отправил.

— Мне уже надоела эта болтовня. Тебе — нет?

Оно смеётся. Наверное, знает: я лишь блефую.

Густой туман оплетается вокруг моих рук и ног, делает каждый шаг тяжелее, душит чувства, мутит разум.

— Там, откуда я пришёл, нет болтовни, — губы изгибаются в печальную гримасу. — Потому что у меня там нет рта, чтобы говорить.

Тристан запрокидывает голову, обнажая горло, и тогда начинается ужас. Рваная кровоточащая рана, оголяющая жилы и сухожилия, мышцы и кости, оживляет в памяти ту ночь на снегу: очень похожая рана, отрубленная голова брата на земле, тело, брошенное потом в огонь, чтобы мы не смогли похоронить его…

Я чувствую это, как нежеланного гостя, что вламывается в меня, захватывает руки, ноги, разум. Страх расползается, как зараза.

Это не реально. Это не реально. Это не реально… повторяю я про себя.

Существо приближается, а я будто окаменел: не могу ни шагнуть вперёд, ни отступить, ни убежать, ни дать отпор.

И понимаю: если не двинусь, страх сожрёт меня целиком.

Поэтому я делаю единственное, что приходит в голову. Бью кинжалом.

Сначала оно смеётся. Зверь в обличии моего брата улыбается самодовольно, совсем рядом. Но потом эта улыбка меняется… становится — чем? — удивлением?

Я опускаю взгляд и вижу: клинок вошёл под его ключицу, и из раны течёт чёрная, вязкая субстанция.

Я его ранил, говорю себе. Я сделал ему больно. Это видно по лицу. Но я слишком растерян и не попал в сердце.

Я выдёргиваю клинок и снова бросаюсь. Но теперь он хватает меня за запястье — и удар срывается.

— Значит, это был ты, — рычит он, сбросив личину. — Ты не пахнешь, как говорили, но это ты… правда?

Я дёргаюсь, вырываюсь и бегу.

Не знаю, сколько секунд даст мне его удивление, но проверять не собираюсь. Я должен вернуться. Должен найти Еву или помочь Одетт. Я не оставлю её одну. Не тогда, когда этих тварей здесь — больше.

Я вскакиваю на деревянную галерею вдоль дома. Хочу проверить отсюда, но, распахнув дверь, едва не падаю в пустоту.

— Ох, чёрт, — вырывается у меня.

Нога зависает над комнатой… комнатой, что теперь не должна выглядеть так. У стены стоит кровать, на полу — сапоги в грязи, будто кто-то снял их недавно. Но они висят, словно гравитации не существует. Будто пол — теперь стена. Всё помещение перевёрнуто, а я — нависаю над бездонной пропастью.

Дна не видно. Его нет. Только чёрная глубина, как у тёмного колодца.

Чьи-то пальцы сжимают моё плечо.

— Куда собрался? — звенит певучий голос, как у любовника, зову́щего вернуться в постель.

Он разворачивает меня — и я оказываюсь лицом к лицу с ним. Весёлый рот. Голодные глаза. Теперь он больше не выглядит моим братом.

Я бью локтем — и ничего. Следующий удар, прямой в челюсть, он отводит без труда. Потом хватает меня за горло и… поднимает над землёй.

Чёрт.

Ноги повисают в воздухе. Я извиваюсь, задыхаясь, но эта тварь сильнее. Намного сильнее. Держит меня, как тряпичную куклу.

— Раньше я почти тебя достал, но в этой чудесной головке прячется ещё больше ужаса, да? Покажи. Покажи мне самые скрученные свои кошмары…

Я кричу, но воздуха не хватает, и демон смеётся над этим жалким писком.

Его пальцы сжимают сильнее. Мои тщетно пытаются их разжать.

Вдруг во мне поднимается тёмное ощущение. Оно цепляется за моё горло, вьётся вокруг рёбер, оплетается вокруг лёгких, карабкается вверх по трахее…

— Покажи мне… — шепчет он. И я чувствую: дверь распахивается. Прямо в моём сознании. Без запоров, без преград.

Моя мысль бредёт, словно в жару. Мышцы становятся ватными. Руки соскальзывают с его пальцев. Сад слева тонет в тумане, справа мрак пожирает траву, дом и даже самого демона.

А потом — другие руки на моей шее. Женские. Я вижу это обрывками: красные занавеси, красный лак ногтей, впившийся в мои плечи. Красный след поцелуя, который утром будет жечь меня угрызениями совести.

Ложь, что слетает с моих уст, когда я оправдываюсь перед Ниридой. Хвастовство, выученное для того, чтобы прикрыть очередную «победу».

На самом деле — поражение. Моё поражение, которое я присваиваю, чтобы подобраться ближе к командирам армии, что продолжает уничтожать моих.

И толку мало. Влияние, которое приносит мне одна ночь с той женщиной, тянется недолго, а я уже готов повторить. Снова проглотить принципы, отвращение и стыд — пока не встретил его.

Это хуже. Я понимаю это, когда расстёгиваю рубаху. Понимаю, когда захожу в ту комнату.

Хуже — потому что он принимает решения. Потому что он автор многих преступлений, которые я пытаюсь предотвратить. Но именно поэтому эта ночь стоит больше.

Цена выше, но и награда выше. Цена — угрызения совести. Награда — власть.

И когда я снова это делаю, когда скрываю и выдумываю историю, от которой Нирида только закатывает глаза, историю, что даёт мне репутацию, — вина становится невыносимой. Она так велика, что стирает красные занавеси того другого покоя. Так велика, что я начинаю задавать себе тёмные, извращённые вопросы. Начинаю сомневаться в себе.

А что, если мне это нравится? Не только механика, не только физика? А что, если власть, которую это даёт, — лишь оправдание? Оправдание предательства моего народа, моей семьи?

Я ложусь в постель с одним из виновников. И мне нравится. Я продаю своё тело. И, может быть, теряю нечто большее.

— Кириан. — Голос из глубины, из угла души, которую я думал уже оставил позади, зовёт меня. — Кириан…

Зовёт снова и снова, пока туман не начинает рассеиваться. Пока мрак не редеет.

«Кириан. Кириан. Кириан…»

Когда я открываю глаза, передо мной шлем. Блестящий, безупречный — если не считать крови, что запятнала бок. На его боку рычит лев, испачканный кровью своей жертвы.

Офицер Львов снимает шлем.

Чёрные взъерошенные волосы. Он проводит рукой, откидывая их назад, открывая лоб. Он не особенно красив. В нём нет мягкой, нежной красоты — но он притягателен. В жёстких чертах, в угловатой челюсти, в аккуратной бороде есть сила, от которой трудно отвести взгляд.

Он даже не просит — я сам помогаю